Но Степа ей возразил:

– Не пойман – не вор. А если б на нас сказали? Но мать головой замотала и покраснела:

– Нет, сынок, чую я. Лушка это. Стерва погана...

– А давай, мама, сворожим? – вдруг сказал Степа, и в глазах у него замелькало веселое.

– Бог с тобой, Степа, я уж давно не брала картешек.

– А мы на зеркало. Если Лушка, то нам покажется...

– Давай, давай, – согласилась мать и сразу повеселела.

– На гусей-то можно на зеркало... Это на людей я боюсь загадывать, а на гусей-то сам бог велел. Да и Лушку поймать охота. Выведем ворюгу на зеркало! Выведем, все равно не уйдет, – повторила она кому-то для устрашения и еще сильней покраснела, нахмурила лоб. – Дождемся, Степа, ночного часа. Днем нельзя, не получится.

Тот день Степа с трудом переждал, так хотелось посмотреть на гадание. Хотелось, и чего-то боялся. Не зря мать часто отговаривала от зеркала. Страшно всё, непривычно, и за себя не ручаешься. Сердце билось толчками и дергалось, как будто Степа лез в гору и ноги раскатывались, И чтобы прийти в себя, успокоиться, он выходил на крыльцо и прислушивался. А чего слушал – сам не знал. В деревне тихо, пустынно, как будто все закрыли ворота, куда-то уехали. Но тишина эта живая, раскатистая, и у Степы еще больше бухало сердце, и в горле делался нехороший комок. Мать тоже на крыльцо выходила и смотрела грустно в поля. Они лежали возле самой деревни и все были от всходов зеленые, плоские, как будто их подстригли, выровняли, и они дожидались теперь дождя.

– Скоро, мама?

– Скоро, скоро! Сейчас пойду простынь поглажу. Она пригодится нам, надо...

– Мы будем на зеркало? Как Лена Ловыгина? – не унимается Степа, опять лезет к матери. Он занялся сейчас разговорами, чтобы страх отогнать. Но лицо выдает – побледнело все, губы вытянулись, и щеки тоже стали длинные, хмурые, как будто Степа сейчас в сильной обиде – не пережить...

– Перестань, сынок, неуж не дождешься? И не брякай мне под руку. А будем гадать мы, конечно, на зеркало, но только иначе, по-своему. Может, получится. А не получится – дождемся цыганок. У них-то получится обязательно.

За окнами стало сине, потом потемнело. Мать расстелила по столу чистую, белую скатерть, на самый конец стола положила ребром высокое зеркало, посреди скатерти поставила стакан с прозрачной водой колодешной, а в воду опустила золотое кольцо. Зажгла свечку, подвинула к зеркалу. Пока она колдовала у стола, перебирала руками – Степа даже дышать перестал. Да и давила опять тишина, которая растекалась по комнате и в ограде, под окнами. Коров давно загнали в пригоны, собаки не лаяли. Был глухой, полуночный час. Потом стало еще страшнее, тревожнее. И в этот миг она стакан подняла и начала смотреть сквозь стекло на зеркало. Губы что-то шептали и дергались. И вдруг крикнула:

– Вижу, вижу, сынок, отгадала! Вон она, халява проклята... К дому подходит, в ограду... Вон гуся потащила, пригнулась!

– Где, мама? Кто? – смотрит Степа во все глаза.

– Да Лушка-то, Лушка! Вот она – прямо в зеркале. Ни стыда нет, ни совести.

Степа напугался совсем и стал озираться. Лицо у матери бледное, точно берестяное, а пламя свечки трепыхалось голубовато, обиженно, словно кто-то бы раздувал его. Потом мать предложила:

– Посмотри, сынок, сам! Посмотри! – Она подала ему стакан с золотым кольцом. Он взял стакан осторожно, подавленно, точно бы не стакан это, а змея или ящерица. И сразу начал смотреть сквозь стекло прямо на зеркало, как это сделала мать. Он смотрел, а мать дышала тяжело, запаленно, как будто в теле у ней стояла болезнь.

– Видишь, Степа, ты не молчи... – но он молчал, продолжал смотреть.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.