– Ладно, ладно, – обещал Степа и улыбался.

Марина подняла кнутик, но лошадь точно уснула. Наверно, решила: зачем теперь торопиться. И Марина выпрямилась в ходке, опять замурлыкала:

Сдумал Лунюшка жениться.

Он поехал свататься,

Посылает он ворону,

Посылает он сороку...

– Ха-ха. Степка, вот и Наталья. Чует сердце у бабы. Давай-ко сдам я тебя да с рук на руки. Да про омуток-то пока помолчи. Не пугай. И зачем ты с яру срывался? Осторожней же надо! А кабы не подошли наши бабы? Неуж бы вынесла наша Наталья? Нет бы, не вынесла тако горе.

Но Степа уже плохо слушал. Он пробовал ногу, давил на прокол ладонью. Но того точно не было – зажила нога, успокоилась. Чудеса!

– Тпру ты, дохлятина! – остановила Марина лошадь. И Степа кинулся к матери. А Марина кричит ему в спину:

– Заходи в гости, Степанко! Да рыбки мне принеси на уху. Рыбачить-то ходишь, а не приносишь... А я бы так похлебала в охотку... – И еще что-то бормочет она, торопится, но Степа уже не слышит ее, не видит. Он рад, что добрался домой.

2. Далекие чудеса

В войну развелось много гадалок. По деревням ходили цыганки и разные странницы и предлагали свои услуги. А услуги были одни: нагадать человеку счастье, богатство, близкую встречу с родными. И люди им верили, ждали, да и как жить без веры? Да и больно хорошо болтали языком те гадалки, и много было у них разного подсобного материала. То они выкладывали на стол какие-то особые, волшебные карты, то разноцветные камешки – бисер, который и во тьме горел, освещал, то прозрачную живую бумагу, которая показывала на свет различные лица и знаки, а по знакам этим читалась судьба. Были и чудесные полотенца, платочки, иголки. Начнешь штопать такой иголкой, а на рубашке вдруг покажется кровь – и пятно разойдется. Но не спешите расстраиваться. Кровь эта – к добру, к близкой встрече. Значит, жив где-то хозяин рубашки и скоро объявится. И не беда, что молчит теперь, затаился до времени. Может, в партизанах воюет или увезли в дальний госпиталь. Но придет час – и постучится в родное окно. Много и других чудес показывали эти карты, платки и иголки, потому гадалки были в почете.

А сколько добра им перепало! Последний кусок хлеба им в дорогу завертывали, а про картошку и говорить нечего – бери, сколько унесешь. И сметана перепадала, и масло, и даже огурцы шли в счет оплаты, и лук зеленый, морковь. В зимнее время платили похуже, но все равно не скупились. От этих гадалок и странниц и сами ворожить научились. И выходило не хуже... Особенно привлекло гадание на зеркале: и просто и наглядно. Все в Сосновке помешались на этом гадании, но больше всех, поди, Степина мать – тетка Наталья. Она и раньше, до войны, всему верила – и в домовых и в русалок, а теперь, наверно, вовсе с ума сошла. И не проходило дня, чтоб она не вспоминала про карты. И просила у крестей и бубей одного только – письма от мужа. И карты не врали, всегда угадывали, и она им доверяла все больше и больше. Она умела гадать и на зеркале, и на воде, на иголках, но карты ставила выше всего. Степе тоже нравились эти гадания. Они заменяли часто кино и все развлечения, да и было веселее на душе в те часы. А начинал всегда Степа сам. Он подходил к матери и просил ее ломким, жалобным голосом:

– Мама, сворожим? Давай сворожим?

– Да на кого сворожим-то? – притворно смеялась мать.

– На кого, на кого – на папу! – уточнял Степа, а сам снова канючил: – Давай сворожим?

– Давай, давай... Хорошо тебе, Степа, распоряжаться, приказы слать, а я уж чё-то не верю нашим картешкам. Врут, поди, ерунда... – опять начинала ворчать Наталья и хмуриться, но это была чистая игра и притворство. Потому что было у гадалок давнее правило: прежде чем ворожить, раскладывать карты, надо их поругать, постыдить хорошенько, чтоб они не врали никогда и не путали, – вот почему ворчала Наталья и хмурила лоб.

– Прокляты картешки! Ничё не добьешься. Их бы только в печку да на растопку.

– Давай на зеркале погадаем? – просит Степа и смотрит на мать снисходительно. Но она и на зеркало не сдается, недовольно смотрит на Степу. Глаза у нее прищурены будто:

– Боюсь я этого зеркала. Как чё худое покажется, так я упаду сразу в обморок. Вон чё было в Заборке с Леной Ловыгиной. Не к нам будь сказано, я не могу... – И мать вздыхает и охает, но все равно не удерживается и уже в который раз рассказывает сыну и про лену и про те чудеса. Но Степа всегда внимательно слушает, вытягивает голову, жмурится, ему нравятся чудеса. Вначале сообщает Наталья, что дело это случилось совсем недавно и не где-нибудь в чужой далекой деревне, а совсем под боком – в Заборке. И непременно добавляет при этом, что совсем, мол, в Заборке сдурели – все ворожат, гадают, покой потеряли. И Ленка Ловыгина покой потеряла, стала загадывать на жениха. Был у нее знакомый паренек Коля Семенов, потом его на фронт взяли, потом он писать перестал. Вот и решила Ленка узнать, где теперь Николай – живой ли, здоровый ли, почему вестей нет. Помогло ей, конечно, зеркало. В него, мол, и увидела Николая... И после этих слов Наталья делала длинную паузу, опять хмурила лоб и вздыхала. И лицо делалось старое, серое, точно бы прошла большую дорогу, устала, и дыхание становилось тяжелым. Она, наверно, вспоминала сейчас своего мужа, может, и молодость вспоминала, а может, и завидовала Ленке Ловыгиной, ее легкой теперь судьбе.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.