«Ук-тюк... Ук-тюк... Ук-тюк...» Мне казалось, колеса выбивали название районного центра, чтобы я, не приведи господи, не позабыл, куда и зачем еду. Только как забудешь такое?

Уктюжане и уктюжанки с корзинами, полными грибов, рассаживались на жесткие лавки, вытягивали ноги и расслаблялись. В монгольском кожаном пальто, финском костюме, чешской рубашке и итальянском галстуке, я смотрелся в туманной утренней электричке как павлин на болоте.

Проработав восемь лет в школе и пять — инструктором областного отдела народного образования, зная про школу все и еще чуть-чуть, я о подобном слышал впервые, понятия не имел, как во всем этом разбираться, и не то чтобы боялся, но опасался. Чуть-чуть. (Разумеется, если все это окажется правдой, а не идиотским розыгрышем.)

Тем более сейчас, когда поговаривают, что министерство наше ликвидируют, нарываться на лишнюю историю совсем уж неохота. Сократят — и не пикнешь.

Я всю жизнь любил, если уж петь — то в хоре, потому что, когда много голосов — непонятно, чей сильнее, и, главное, твой не слышен. Решив однажды — разумеется, после долгих уговоров Ларисы — заняться альпинизмом, я быстро бросил .это дело: в горах раздражали вершины, властно делившие людей на тех, кто сумел до них добраться, и тех, кто спасовал на полпути. По совести говоря, нашему шефу надо было послать в Уктюк комиссию из пяти-шести человек, но, с другой стороны, шефа тоже можно понять: он сам, как на вулкане, сократить — не сократят, перекинут на какую-нибудь свиноферму... Так что он, конечно, правильно меня послал. Вроде — в разведку.

Осенний Уктюк был желт, грязен и мрачен. От вокзала начиналась центральная и единственная улица — проспект Изобилия. На проспекте рядом со станцией находились: кинотеатр «Прогресс», ресторан «Радуга» и безымянный «Универсам».

По проспекту передвигались редкие прохожие и растворялись в переулках, именовавшихся улицами.

Меня никто не встречал: я не сообщил, на какой электричке приеду. Впрочем, найти адрес было нетрудно, и я двинулся в путь.

Мимо меня промчался на велосипеде парнишка и растворился в сером вязком дне. Дребезжание велосипеда провалилось в пустые улицы. Я медленно шел по неухоженному городу, делая вид, что дышу воздухом, и представлял себе: вот учительская — они везде одинаковые; вот столы, конечно, пустые — идет урок; за одним столом — человек, тот, из-за которого я приперся в этот унылый город и о существование которого рад бы вообще ничего не знать. Сидит, значит, этот человек — учительница русского языка и литературы — Октябрина Васильевна Пых: одета, разумеется, в лучшее свое платье (по случаю приезда начальства, то есть меня), украшенное скромной розочкой, и повторяет раз за разом вызубренную за ночь оправдательную речь...

На школьном дворе сидели ребята, мрачно и сосредоточенно. Мальчишки были одеты в коричневые и черные куртки и беззастенчиво курили, подняв воротники. Кто-то из девочек тоже мял сигареты. Переговаривались они тихо, шепотом, будто готовились к секретной операции. «Наверное, те самые», — подумал я, уткнувшись в школьную дверь, и услышал за спиной:

— Небось из области. Может, сразу подвалим?

Я рванул дверь, и на меня обрушился школьный гул.

Помню, когда я впервые пришел в школу учителем, меня поразил этот гул — гул уроков, а не перемены. Что-то в нем есть таинственное, зловещее. Когда идешь во время уроков по коридору, каждый твой шаг долго отдается, и ты ощущаешь свою почти Командорскую значительность — это единственный миг, когда школа воистину похожа на храм науки. Но стоит открыть дверь любого класса, ощущение значительности исчезает.

Учительская оказалась запертой, и я направился прямо в кабинет литературы.

В пустом кабинете сидела женщина в черной водолазке, на которой я с радостью заметил крошечную белую брошь в виде розы. На ней была обычная серая юбка, призванная не подчеркивать, а скрывать женские формы.

Я сам нередко ругал учительниц за вольности в одежде (даже Лариску, пока не поженились), но при этом всегда думал: разве можно с радостью идти на урок, где у кафедры стоит человек в сером, застегнутый на все пуговицы?

Никогда не мог понять, почему учительница должна одеваться в школу будто в монастырь.

Стоявшая передо мной женщина была явно из породы монашек.

— Октябрина Васильевна? — спросил я, чтобы начать разговор.

— А вы и есть тот самый инспектор из области, который будет выяснять, сумасшедшая я или нет?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.