Накануне очередного юбилея Л. И. Брежнева к бригадиру строителей Серикову — он тогда работал в Мурманске — приехала группа с телевидения.

— Владислав Пахомович, несколько теплых слов Леониду Ильичу.

— Извините, ребята, не могу. Помните, что Ленин о юбилеях говорил? Когда пытались пышно отпраздновать его пятидесятилетие?

— Понимаем, но войдите в положение — завтра передача должна пойти в эфир!..

Телевизионщикам пришлось искать менее упрямого знатного рабочего, и они такого, конечно же, нашли. А этот маленький эпизод из богатейшей биографии Серикова я вспомнил вот по какому поводу. Из всех человеческих пороков самый, быть может, отвратительный — приспособленчество. Приспосабливаясь к обстоятельствам, лгут, подличают, лицемерят... Сегодня превозносят очередного идола — завтра ниспровергают. Те, кто в так называемый период застоя исправно славословил, нынче «смело» критикуют, разоблачают. Есть такие. Овладели перестроечным лексиконом. Приспособились... Я к тому, что мой собеседник, работающий нынче ведущим консультантом в научно-исследовательском и внедренческом Центре Минуралсибстроя, — он в самых разных жизненных ситуациях умел сохранить чувство собственного достоинства, не менял своих взглядов и принципов из конъюнктурных соображений.

— Полагаю, первое и непременное условие, на котором основывается человеческое достоинство, — профессионализм. Попросту, каждый обязан хорошо делать свое дело. Но настоящих профессионалов становится меньше. Мы же в последние годы чаще говоримо другом — о деньгах. Что не должно быть никаких ограничений, что надо платить по труду и так далее. Все правильно. Но сейчас легко стало заработать и не по труду! Получить большие деньги, где-то разменяв совесть. Я не говорю о рыночных барыгах — с ними все ясно. Меня настораживает другое: многие понимают перестройку как возможность быстро и крупно урвать. Сейчас различные организации — наш Центр тоже — начали заключать договоры на оказание помощи предприятиям. Не уверен, что все они выполняются честно. Я же знаю, какая квалификация некоторых сотрудников. Они заключили договоры, видимо, без решения советов трудовых коллективов. Ну, деньги получат. Но пора, наконец, обратить внимание и на этот аспект хозрасчета — всеми документами поощряется заключение выгодных договоров, выпуск дорогой продукции, погоня завалом в строительстве.

Ладно, когда люди унижают себя плохой работой из-за денег — это еще можно понять. Но мне абсолютно непонятно, почему некоторые роняют свое достоинство, так сказать, бескорыстно. Меня, например, поражает идущая на страницах печати яростная борьба между писателями, которые еще недавно были для меня весомыми авторитетами. Они вылили друг на друга столько грязи, что у меня пропал к ним всякий интерес, потерялось всякое уважение, больше я их книг в руки не возьму.

— Владислав Пахомович, положа руку на сердце: приходилось ли идти на компромиссы с совестью?

— Прежде всего я бы не хотел, чтобы люди подумали — сидит человек и хвастает... Что ответить? Наша семья долгие годы трудно жила, бедствовала. Наверное, мы могли бы жить благополучно, если б я, мои сестры и брат сменили фамилию, как делали многие, отреклись от отца. Он погиб' в тридцать седьмом... Но мы и мысли такой не допускали! Заслуги в этом моей, конечно же, никакой. Убежден, что все нравственное в человеке закладывается в семье. Наш отец обладал несгибаемым чувством собственного достоинства. Герой гражданской войны, командир полка... Мне так и не удалось точно выяснить, когда и где он погиб. Есть предположение, что его застрелил следователь прямо у себя в кабинете. Вполне возможно: Пахом Сериков был человеком горячим — мог в той ситуации вспылить, обругать, а то и ударить следователя.

В 38-м, когда арестовали и сослали на много лет мать, а нас ночью выкинули из дома, сестра Зоя прямо на улице кричала: «Сталин — палач!» Как ее не забрали — поразительно. Видимо, всегда есть и порядочные люди. А вы напоминаете про пустячный эпизод с телевидением. Тоже мне — поступок!

— Много лет вы в своих статьях и книгах не могли сказать всей правды о своем детстве, юности...

— Ну, это уже другая тема.

— Но необходимая для понимания последующей жизни, событий и поступков.

— Если коротко: после ареста родителей — сталинградский детдом. Впрочем, какой там детдом! Обыкновенная тюрьма, где наши надсмотрщики старались вытравить из детей все человеческое, унижали и оскорбляли как могли. Потом, переправившись под бомбами через Волгу, прибился к авиаполку. После войны служил в армии — семь лет. В те же годы побывал и в тюрьме, и даже в сумасшедшем доме. Не установив вины, тюремщики отправили меня в тот дом — с глаз долой, чтоб, наверное, оправдать незаконный арест.

— В тюрьме — за что?

— Вызвали в особый отдел спросили, где отец. Я ответил — где. Ну, и в тюрьму — без суда и следствия, без срока и приговора. Из сумасшедшего дома писал в Москву военачальникам — как сын бывшего командира полка. Какое-то письмо, наверное, сработало...

Скажу, может быть, парадоксальную вещь: сохранить достоинство в экстремальных обстоятельствах в чем-то даже легче, чем в обычное время. Видимо, в самые тяжелые моменты человек мобилизует все свои духовные силы — иначе просто не выжить. А в мирные, будние дни вроде можно и расслабиться, пойти на некоторые послабления для себя. Работая много лет на стройках, я видел немало здоровых мужиков — бригадиров, которые унижались перед начальниками, бегали за ними «на полусогнутых», выпрашивая хороший наряд, хорошую зарплату. Старались для рабочих, добывали деньги — а никто их не уважал. Первая моя бригада вначале зарабатывала очень мало, но я, так и не смог заставить себя бегать за подачками. Наверное, подсознательно чувствовал: стоит один раз унизиться... А свое мы потом заработали — честным трудом.

...Вот сейчас все говорят — застой, застой... Меня даже внук недавно спрашивает: «Дед, а ты Звезду когда получил — в период застоя?» «Нет, — отвечаю, — раньше». «А, ну тогда носи». Слово стало модным. И очень удобным: все свои ошибки, неприглядные дела, компромиссы с совестью, трусость и угодничество можно разом оправдать и забыть — дескать, время такое было. У молодого поколения складывается представление, будто все мы в «период застоя» спали на ходу. А я помню жизнь, насыщенную и тяжелым трудом, и яркими идеями, смелыми экспериментами. Перестройка не сама по себе появилась, ее люди готовили. И многие из тех, кто готовил, сегодня живы-здоровы. Ну, может, не особенно здоровы...

Наша бригада начинала перестройку еще в начале шестидесятых — тогда в Заполярье рождался бригадный подряд. Что интересно: у нас не подбирали каких-то особых людей. Много было из заключенных. Но и они, как правило, обретали в бригаде человеческое достоинство.

Пожалуй, главное достижение тех лет в Заполярье — не столько бригадный подряд, сколько раскрепощение людей в бригаде.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.