И тут заквакали лягушки. Где-то рядом заквакали, близко-близко.

Лягушки в кабинете литературы — зрелище, прямо скажем, странноватое. (Впрочем, надо было убеждаться, что все, написанное в письме ребят, — правда.)

На учительском столе стояла банка, в мутной воде плавали не то две, не то три лягушки. Они нервничали и потому квакали отрывисто и очень противно.

Октябрина Васильевна улыбнулась мне, молча натянула резиновые перчатки, двумя пальцами залезла в банку и достала лягушку, орущую на всю школу: видимо, понимала, зачем ее достают.

Учительница свободной рукой погладила деревянную доску, взяла ножик, попыталась уложить лягушку на доску, но та вырывалась с такой страстью, что

Октябрине Васильевне приходилось тратить все усилия на то, чтобы удержать ее.

— Кстати сказать, — снова улыбнулась учительница. — Вы не знаете, как вскрывают лягушек: вдоль или поперек? А может, их сначала убивают? А как убивают лягушек? В «Отцах и детях» об этом ничего нет. Искусство вскрытия — это, знаете ли, настоящее искусство!

Голос у нее был радостный, какой бывает у человека, показывающего, что он занят нужным и полезным делом и дело это у него хорошо получается...

Он вывел меня из гипнотического состояния, и я промямлил:

— А вы... вы, значит... Не могли бы опыты ваши... Как это? Перенести, что ли...

— Как скажете. — Октябрина Васильевна бросила лягушку в банку и сквозь сияющую довольством улыбку добавила: — Наверное, когда читали в письме, что некая учительница в городе Уктюк, рассказывая о Базарове, режет лягушек, — решили, что я сумасшедшая? А как еще, скажите, остановить их внимание? Как оторвать их ото всех этих роков, Высоцких, Розенбаумов?

Улыбка испарилась с ее лица, и я понял, что начинается тот самый подготовленный монолог. И вся демонстрация лягушачьей экзекуции тоже была заранее придумана, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений. — Кстати, вы сами-то Базарова помните? — продолжила Октябрина Васильевна — Я вам так скажу: это главный на сегодняшний день герой русской литературы. Помните: «Мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет к пошлости и доктринерству...» Я всегда объясняю ребятам, что такое доктринерство. Но вы, надеюсь, знаете?

Я не знал, но промолчал. Учительницу несло дальше.

— «Мы увидели, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся. Что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, и черт знает о чем...» Тут я пропускаю, тут — не важно. А вот дальше... «Та самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке». А? Каково? — И счастливая улыбка на лице.

Слова Тургенева, написанные бог знает когда, впечатление производили. Я уже хотел как-то помягче сказать об этом, но не успел. Октябрина Васильевна заговорила быстро-быстро, будто боясь, что ее перебьют:

— Но прочитать мало! Надо, чтобы услышали...Если б я умела на гитаре играть — я бы пела монологи Базарова! Но я не умею — приходится резать лягушек... Нам сегодня нужны Базаровы! Борцы нам нужны, а не слюнтяи! Противно вам глядеть, как лягушек режут? Глядите, понимайте, думайте! Они ведь никого и ничего слушать не хотят. Но меня — это я вам точно говорю — запомнят! И слова мои, пусть через десять лет, но прорастут в них! Вы посмотрите, что происходит? После того как недорезанная лягушка сиганула в окно, они перестали ходить на мои уроки и начали строчить кляузы! У них теперь такая форма протеста: писать по инстанциям! Вы понимаете... Простите, как вас зовут?

— Семен Степанович Мозговой, — представился я некстати.

— Вы понимаете, Семен Степанович, кого мы вырастили? Мой отец всю жизнь был борцом — и до войны, и во время войны, и сейчас. А они — чуть что, сразу кляузы! Было поколение борцов, стало поколение кляузников! А почему? Потому что не верят ни во что, разве только в силу тех, кто наверху. А в свои собственные силы никто из них не верит! Пусть они ко мне не ходят — ладно, но потом вспомнят с благодарностью и меня, и то, что я им про Базарова говорила, и лягушку недорезанную...

Что еще будут с благодарностью вспоминать ученики Октябрины Васильевны, я так и не узнал: прозвенел «звонок-избавитель».

— Небось с дороги есть хотите? — неожиданно мягким, даже красивым голосом спросила Октябрина Васильевна, и от растерянности я честно ответил:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.