Несведущий человек, прочтя в газете или услышав из чьих-то уст всего четыре слова — васюганская группа нефтяных месторождений, — не вообразит, каких неимоверных трудов потребовалось тут, чтобы запульсировали нефтяные глубины, ожили станки-качалки, встали на искусственных островках буровые вышки, появилась взлетно-посадочная полоса Пионерного, возник сам поселок с теплыми, уютными общежитиями, столовыми, гостиницей, пекарней. Пионерный — шестилетний крепыш — растет, набирает силу. Построено пятиэтажное общежитие в кирпичном исполнении. В нем около четырехсот вахтовиков. Строится четвертая столовая.

Неподалеку от поселка производственные службы — цеха строительно-монтажный, для ремонта и восстановления бурового и нефтепромыслового оборудования, управление технологического транспорта, котельные. На огромной строительной площадке заканчивается монтаж установки по подготовке нефти. Это лабиринт из хитроумно изогнутых труб, серебристых резервуаров, различных сепарирующих агрегатов, где поступающая с месторождений нефть будет проходить сложный процесс очистки и облагораживания.

Васюганские топи называют непроходимыми. Вернее, называли. Люди не только прошли болота, они прошили их суровыми нитками дорог, отсыпали площадки и установили дожимные и блочно-кустовые насосные станции. Пробурили множество скважин, связав их линиями нефтепроводов и водоводов. Тут приходится биться в трубовом бою не за каждую высотку — за каждую низинку. Природа словно нарочно упрятала нефть во глубину Васюганья, полагаясь на ее недостижимость. Не все нарымские болота можно перейти вброд. В иные ухнешь и ахнешь, если успеешь. Крепкие гнезда из бревен, песка и гравия надо вить для буровых вышек при разбуривании так называемых кустов. Непросто «вырастить» такой куст на торфяной жиже, пустить от него отводки труб.

В одном из семнадцати общежитий Пионерного Ринат Ахметов намеревался провести необычный урок истории. Проходя по длинному коридору, Трифон откашливался в кулак, «шлифуя» простуженное горло.

В просторной комнате — центре общественно-политической работы — сидели человек двадцать молодых рабочих, смотрели телефильм. Некоторые играли в шашки, шахматы. Среди играющих выделялся ростом, широким раскатом плеч добрый молодец в голубой водолазке. Он спешно передвигал на доске шахматные фигуры, стыдливо упрятывал под стол здоровенные загорелые руки. Добродушное, толстогубое лицо, немного наивное выражение карих глаз. Даже потеряв ферзя, он не выразил сожаления, не охнул, но в забывчивости не уследил, как всплыли из-под стола его лапищи, соединились под крупным, крутым подбородком. Этого момента ждал кучерявый, ушастый паренек, наблюдающий за игрой.

— Ва-ся, гостя постыдись, спрячь кувалды, — с хрипотцой выговорил болельщик, посматривая на вошедшего пожилого человека, какое впечатление произведут на него сказанные слова.

Трифон Семенович успел обозреть кувалды, подумать: «Ведь не перевелись, не переродились на земле русской Ильи Муромцы».

Вася-Муромец не стал прятать руки. Уместил их по сторонам шахматного поля, сжал пальцы.

— С тебя, Вася, за эти кулаки, как за багаж, надо брать в любом транспорте. Острота вызвала смешки. Шахматист был невозмутим.

Проворным взглядом острячок собрал улыбки-награды. Выждал паузу, показал рукой на богатыря:

— Вот кого надо, ребятки, немедля посадить за стол переговоров о разоружении. Сразу прекратится милитаризация на Земле и в космосе. Американец покрякает, скажет: «С Советами шутки плохи, пора угомониться».

— Пока ты угомонись! — оборвал кто-то из телезрителей.

— Брат-цы! Да пусть говорит, — миролюбиво пробасил Вася-Муромец. — Мне его голосок нравится... дом вспоминаю, тещу...

Осматривая веселую компанию автомобилистов, слесарей, Трифон Семенович думал: «Неужели парни по двенадцать часов крутили баранку, ремонтировали машины?»

Расселись. Утихли.

Ахметов глядел на свое молодое воинство — разнохарактерное, разносудебное, объединенное братским спаянным словом — вахта, и вновь родилось в душе не будничное — праздничное чувство солнечной радости. Он знал каждого парня в лицо, видел их неугасающую страсть к жизни и работе, ценил упрямую непокоренность, умение вовремя подать руку помощи. Это было всего лишь отделение великой трудовой армии, но недосчитайся его, и ослабнет наступательная сила.

3

— Друзья! — начал Ринат. — Есть в истории нашей страны дата, которая ярким факелом будет гореть века, — 9 Мая. Назовем ее Вечным огнем Победы. Чтобы возгорелся этот негасимый огонь, угасли в боях миллионы человеческих жизней. Умирают от старости, ран и контузий фронтовики. Уходит от нас живая история. Уходят участники могучих битв, свидетели и обвинители фашистского варварства. Жизнь — строгая, непримиримая устроительница людских судеб. Перед вами сидит боец последней войны Трифон Семенович Говорков. Ему суждено было пройти сквозь пекло сражений, побывать в кипящем котле сталинградской и орловско-курской битв. Не по сказочной случайности остался он жив. Помогло главное желание солдата — выжить и победить. Он, комсомолец сороковых годов, мы — восьмидесятых. Он крестьянствовал здесь, на Васюгане. Мы поднимаем нефтяную целину, не менее трудную, чем пашня. Работаем за себя и за тех парней, чьи могилы, одиночные и братские, бережно хранит народ. Мы, Трифон Семенович, тоже находимся на передовой. Позиция трудная, но уныния у парней нет. А кроме основного дела, хотим создать подсобное хозяйство. Колбинка — место подходящее. Придется корчевать ту землю, которую когда-то пахали вы, Трифон Семенович. Расскажите нам о своей жизни. Ведь вы с комсомольцами отмечали двадцатилетие присвоения Союзу молодежи ленинского имени?

— Да, да, — живо включился Трифон, — отметили стахановской работой. Концерт поставили. Вы вот семь тыщ ухлопали на разные бандуры. Мать-мать! Какие деньжищи! Ведь это но-вы-ми! Раньше весь колхоз столько не имел. Мы еле-еле наскребли рублишек на гармошку и две балалайки... Я, ребятки, говорить красно и гладко не научен. Не судите шибко, если сбивно рассказ свой поведу. Счастье человеку не в руки дается — в сердце. До сих пор не пойму, кто меня на войне берег. Много протопал каленых фронтовых километров. Не из страшливых вроде, а в окопах перед боем и меня знобуха трясла. Потом, когда бежишь и «ур-ра-а!» валом катится — все проходит. Всем нам, живым и мертвым, главная медаль дана — Победа. Нетускнеющая медаль.

Были мы сегодня с Ринатом в Колбинке. Дернистая стала земля, лесом да разным пустоселом заросла. Слышал я, вы прошлой весной непашь одну плугом подняли. Картошку посадили. Урожай взяли мизерный. Почему? Сроки посадки упустили. За огородом своим плохо догляд вели. С землей надо поступать по-серьезному, по-мужски. Силы у вас машинные несметные, в миг все стволье-пенье раскорчуете. Дернину распороть тоже ничего не стоит. Придется годика два с сорняками повоевать. Каждый сорняк друг другу свояк. Вы эту родню дурную сразу от поля отсадите, а то житья никакого не будет. И огород дает недород, если с посадкой запозднитесь, не окучите вовремя. Девка свой день любви не упустит, когда срок подойдет. Земля тоже в определенное время созревает для посева. И она ждет ласкового обхождения. Так хочется мне, ребятушки, Колбинку вновь живой увидеть.

Вернулся я в отчую деревню с войны по тяжелому ранению. Провожала Колбинка здоровым, встретила косоплечим. Левая рука плетью висела. Хирург в томском госпитале сказал: «Трифон, ты мужик от назьма, от плуга — значит, крепок костью. Сколки-трещины срастутся. Раны затянутся. Развивай руку, работай».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.