- Везде был. И под Варшавой, и под Ригой, и на Волыни. Где нашим братом - солдатом ворон не кормят... Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. Теперь послали сюда молодых учить. В унтера произвели.
- То - то, за царем служба не пропадает...
- Дядя Василий!... - Титов вздохнул, махнул рукой и больше ничего не сказал. Повернулся к Кате.
- В Питере, говорят, животы подводит. Бастовали.
- Осенью бастовали. От царя свитские генералы по заводам ездили.
- Помогло?
Титов и Катя молчат, глядят друг на друга, и в глазах горькая усмешка. Василий Егорыч ходит, заложив руки за спину, и сам с собой о чем - то рассуждает.
В передней постучали в дверь. Катя пошла открывать и заговорилась. Потом вошел с ней низенький, кудрявый парень в полушубке и другой, постарше, чернобородый токарь с Лесснера. Познакомились с Титовым. Поговорили о войне.
- Как у тебя Лешины бумаги? - спросил Катю токарь.
- У меня... За два дня до беды пришел и отдал. Держи у себя, в случае чего... Ну, как там ему?...
- Да ничего. Сидит.
Катя ушла за занавеску, принесла пакет. Токарь взял пакет. Еще немного поговорил, простился и ушел с кудрявым пареньком. 6. Алешины бумаги Чернобородый токарь и низенький кудрявый парень сидят у тусклой керосиновой лампы. Они разбирают исписанные неразборчивым почерком измятые тетради в синих обложках. Половина страниц вырвана торопливой рукой. Страницы рассыпаются и сначала трудно понять беспорядочные записи карандашом.
«Июнь 1915, - читают они. - Сегодня вышел из тюрьмы, по улицам хожу, как во сне. А все - таки хороша воля. Черт возьми, до чего хочется рассказать «токарю» или Оле. Не поймут. Однако, сказать надо. Не им, так старшим.
Встречаюсь редко с товарищами. Вероятно, есть слежка. До чего скучно в подполье. Начинаю понимать максималистов. У старых боевиков бывало веселее. Бомбы, маузеры, эксы. Я попробовал сказать об этом «токарю». Но он так взглянул на меня. А у нас скучно. Зачитанные номера «Социал - демократа». Товарищ из - за границы. Споры о войне, о Циммервальде, пропаганда исподтишка. В общем - скука.
Если бы они узнали о моей затее. В конце концов они узнают. Они увидят реальные результаты, и никто не посмеет упрекнуть меня в том, что я скрывал от них начало. Надо быть спокойным, нужна выдержка. В сущности чем я хуже...
(Несколько страниц не хватает).
Август. Встретился в условленном месте с Михаилом Петровичем. Он очень встревожен. Сибирские адреса, конечно, вранье. Впрочем, один я дал правильный. Это - адвокат, он давно отошел, норовит в судейское ведомство. Пусть повозится с охранкой. Михаил Петрович умоляет не путать адреса, иначе вся затея к черту. Черт знает что... Клеточников... Клеточников... Клеточников!»
Еще несколько страниц в тетрадке не хватает. Два чело - века читают следующую страницу, не помеченную ни числом, ни месяцем.
«Разговор был приблизительно такой:
Михаил Петрович: Нельзя, роднуша. Надо дело делать.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.