Город принял!..

Тихонов спросил следователя из отделения:

– А те потерпевшие сколько отобрали?

– Первая – триста семьдесят карточек... – сказал Мищенко. – От второй толку мало, она до сих пор в себя еще не пришла... поисковых признаков не дает практически... А старичок – молодец: после него из трехсот семидесяти только сто две остались... Памятливый...

Халецкий повернулся к следователю:

– А про родинку он вспомнил?

– Нет. – Удовлетворенно хмыкнув, он вставил в приемный элеватор толстенную пачку целлулоидовых микрофишек, нажал тумблер, и машина с ровным, тихим гудением начала невероятно быстро сортировать их: в ящичек налево падали неподходящие, направо – время от времени – «соответствующие поисковым признакам».

– А прозевать кого-нибудь машина не может? – с сомнением спросила я.

– То-то и оно, что не может! – довольно воскликнул Халецкий. – Сто процентов точного отбора! Как говорили греки: мудр, кто знает не многое, а нужное.

Машина остановилась – прошло всего несколько секунд, и толстая пачка карточек разобрана. Халецкий вынул из правого ящика микрофишки.

– Семь! – просчитал он, вставил их в кассету, а затем попросил потерпевшую: – Теперь смотрите внимательно на экран...

Огромный экран осветился, и на нем появилось лицо молодого мужчины с родинкой под глазом. Женщина завороженно смотрела на экран, прошептала запекшимися губами: «Нет...» Проплыло еще одно лицо, потом еще, еще – у всех худощавые, длинные, «лошадиные» физиономии, все чем-то одновременно и похожи и отличаются друг от друга, и у каждого родинка под глазом, правым или левым...

Они смотрели на нас из овальной рамки экрана, словно заглядывали в иллюминатор батискафа, на котором мы спустились к ним, и в их неподвижных черно-белых бесцветных лицах стыла опасность.

Вдруг женщина схватилась за сердце, закрыла снова глаза, выдохнула хрип-вздох:

– Постойте... погодите!..

Халецкий стал фиксировать изображение и поворотом верньера вдруг увеличил его во весь экран. Женщина, вся съежившись, смотрела с ненавистью и испугом на преступника, не в силах выговорить ни слова, кивала головой.

Лицо на экране резкое, серо-белое, с маленькими острыми глазками, вытянутое, как козье вымя.

Халецкий нажал какой-то рычажок и начал манипулировать с аппаратом, а инспектор Колотыгин долго-долго смотрел на изображение и произнес неожиданно:

– Наш... Сашка Фомин... С моей территории... – Голос его прозвучал хрипло, недовольно.

Халецкий тем временем выудил пинцетом из недр аппарата большой, еще влажный фотоснимок, на котором, кроме портрета преступника, был виден текст, отпечатанный на машинке. Прочитал вслух:

– Фомин Александр Васильевич, кличка «Бес», пятьдесят второго года рождения... Взят на учет детской комнатой сорокового отделения милиции... Судим за грабеж...