1. Раз первый

Федор Матвеевич Стукаленков был в конце десятых годов Лесником в даче «Старик» Медведовского лесничества в Псковской губернии. Я в то же самое время служил в этом лесничестве помощником (тогда это именовалось – «товарищем») лесничего. "

В моем подчинении числилось немало лесных объездчиков и лесников, но изо всех последних я выделял Федора. Он был настоящее «то, да не то».

Чтобы отличить его от всех прочих, довольно было хоть однажды зайти с ним в самую гущару сметанного леса и, остановившись на ходу, на миг закрыть глаза. Впрочем, иногда не требовалось и зажмуриваться – это когда самому Федору приходила в голову такая мысль. Тогда случалось так. Вот он идет легко и бесшумно перед вами между папоротников и кустов крушины, и – фу! – его словно легким лесным ветерком унесло. Куда? Неведомо! Средних лет складный мужичок исчезал беззвучно и бесследно, как тополёвая пушинка или как рыженькая ласка, перебежавшая дорогу.

Вы могли простоять, как собака на стойке, пять, десять минут, вглядываясь и вслушиваясь. Абсолютная тишина. Ни один кленовый листок не дрогнет. Ни один стебель «вороньего глаза» с сине-черной ягодой в самом центре изящной розетки зеленых листьев не выпрямится после грубого человеческого прикосновения. Чижики и крапивнички, как и до этого, посвистывая, перепархивали по веткам и перебегали по земле от кучи хвороста к другой куче. Федор Стукаленков исчезал и не появлялся, пока ему самому это не оказывалось желательным. И тогда он вдруг вновь возникал перед вами.

Мы шли так по лесу с ним и с Адольфом Иоостом, латышом или эстонцем, начальником Улесотдела... Федор шел первым и что-то еще говорил. И на полуслове его не стало. Иоост был из 5-й армии: человек не склонный ни теряться, ни путаться. Но у него отпала челюсть, и он широко открытыми глазами уставился на меня.

– Так... товарищ Успенский?.. А что теперь тёлать нато? Как теперь томби пойтем?

В тот раз Стукаленков (он никогда не фокусничал зря; он пропадал, когда это становилось нужным – ему и в голову не приходило, что такое исчезновение может кого-нибудь смутить) отсутствовал недолго. Он вдруг выступил перед нами на фоне густой, как ершик для мытья бутылей, елушки, шагах в двадцати впереди нас. Он ниоткуда не вышел. Он просто возник там, стоя на стеге и стругая ножом ореховый посошок, который он, как оказалось, как раз и «сходил, вырезал» из лично ему знакомого куста лещины, росшего «маленько полявей», для самого Адольфа Петровича.

«Хорошо, – подумал я тогда, – что появился ты перед нами, а не позади нас!» В «дачах» тогда пошаливали «зеленые», а Иоост по краскомовской привычке никуда в том году не выходил без нагана.

...Я и в конце десятых не был «горожанином в лесу». Меня удивить «следопытством» было не так уж просто. Я сам мог по самым глухим «дачам» без всяких насечек и «конпаса» выходить именно к намеченной березе, к которой обещал вас вывести. Я умел идти по лесу почти бесшумно, не вспугивая на версту кругом всякое зверье и птичье, ползучее, прыгучее и летучее. Мне случалось в 19-м году приводить желающих горожан на ту самую барсучью нору в песчаном овражке или на тот самый чистый, «что слязина», малый ключик, бивший из-под соснового коренья внизу крутого холма и спешивший – тут же, в сотне шагов – в какую-нибудь Смерделъ или Стругу-Гридицу, – какие я год назад им уже однажды показывал.

Но все это смешно было даже и сравнивать с божьим даром Федора Стукаленкова. Он был человеком и для меня удивительным, непостижимым. В те времена никто еще слыхом не слыхал про гольда Дёрсу: поэтому я иногда мысленно сравнивал Федора с повзрослевшим Маугли, когда он уже поступил на службу к Стрикленд-саибу...

Нет, разумеется, по виду он ничем не походил на сына женщины по имени Мёссу'а, нагого и прекрасного, как юный Кришна, с цветком гибисха в смольно-черных волосах. Федор Стукаленков был выше среднего роста, типичным псковитянином, не слишком широким, но и не узким в плечах, очень пропорционально сложенным, но и только. Глядя на него, не вспоминались ни Геркулес, ни Василий Буслаёнок…

Но как-то раз я на дальней лесной Дороге нагнал молодушку, везшую с глухой поляны хороший воз не совсем досушенного (дома на солнце – часа за три дойдет!) сена.

«Мужик, слышишь, косит, а я – отвожу»!

Нет, ничего, конечно, в лесу не «раздавалось».

Дорога была обычная, лесная: с сырыми местами, где колеса уходили по ступицу в жирный, черный, как ночь, лиственный чернозем. И вот на одном из таких сырыхмест воз, кучи натри недосушенного сена, то есть пудов на двадцать шесть весом, на каком-то глубинном корне или камне вдруг соскочил вместе с железным шкворнем с передков и осел, высоко подняв свой бронтозаврий мягкий зад, па влажные колеи дороги. А передок выкатился вперед.

Молодушка, не заметив случившегося, продолжала – вожжи в руках, – мирно напевая, шествовать походкой чинной за получившим внезапное облегчение конем, но потом, почуяв беду, обернулась, бросила вожжи наземь и взвыла самым жалобным бабьим воем. Меня она за возом не видела, а я остерегался без предупреждений появляться перед нею, да, по правде сказать, я не очень представлял себе, что тут можно сделать. Лес глухой, дело после полдён. Воз: – его даже рукой не пошатнешь. До деревни верст пять; до покоса, где «мужик, слышишь, косит», – пять «с хаком»...

Но... Я не успел даже шага ступить, как вдруг из придорожного олепгья – «Ой, да ну тебя, Хедь, ну саусем спужал меня!» – неторопливо вышел на дорогу Федор Матвеев Стукаленков с двустволкой за плечом, -с топоренком за поясом. Он первым делом, подхватил волочившиеся по земле вожжи, потом - «А«его меня пужаться? Нявош я такой страшной?» – разнуздал коня, свернул вожжи в аккуратную такую «бухточку», повесил ее на ближайший березовый сук и, улыбаясь милой своей, спокойной улыбкой, передал конскую узду в руку тотчас осушившей слезы Молодушки Конечно, она меня не заметила, хотя л с полверсты шел след в след за ней. И, само собой, он увидел меня задолго до того, как я мог приметить его присутствие рядом, в зарослях,

Ты, Фень, слышь, ничаво... Ты подгони кобылешку хвостом к возу! Во-во, прямо по коляе! А вы, товарищ начальник, – здравствуйте к вам! (это относилось ко мне, и Феня Заверняенкова открыла глаза «что твоя нетель», внезапно обнаружив вокруг себя такое многолюдство) – что, коль я вас попрошу? Погляжьте, как шкворень будет в тюшку в свою идти... Ну коль чего не так, – чуть-чуть пособите... Ай-то мне крикнете...

Я не успел опомниться, как Федор Стукаленков сперва «преклонил перед возом колена» – там, у его высоких задних колёс, потом «нырнул, пего горностай» под сидевший передней частью не «на дороге», а «в дороге» воз, стал в этом тесном пространстве на четвереньки, и вот воз на его худом мужицком хребте стал медленно, как на. спине господина Фошлевана (он же Жан Вальжан), у В. Гюго, как бы нехотя и сопротивляясь, приподниматься на дыбы.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.