Как Федор Стукаленков заслужил Полное доверие от меня в лесу, так Я стал своим человеком в его сторожке.

«Катя» – литовскую свою фамилию она тоже не помнила, но имя ее – Ка1ап-па – было выстегано на воротнике того старенького пальтеца, в котором подобрал когда-то ее Стукаленков на пороге' голодной смерти, опутанную душевным расстройством, как тот бельчонок лошадиным волосом, – Катя выздоравливала очень медленно, но все-таки выздоравливала. Девочка – она и впрямь была ей не дочка, но тоже литвинка и звалась Маргарита Уулен – стала уже девушкой, домоводкой. Не знаю, как сложилась в дальнейшем ее судьба: все-таки в окрестных деревнях всех Сгукаленковых не то, чтобы боялись, но «опасались» – «ведь что ты скажешь, барин, не тые люди!»

Конечно, моя дружба с Фёдором во многом ослабила эти опасения, потому что для меня стукаленковский «Старик» стал любимой дачей. Я «искрестал» его весь и вдоль и поперек, зимним делом – на лыжах, летним – пешком. Но как ни хорошо знал я этот могучий столетний лее, куда мне было до Федора. Я уверен, что если бы можно было проделать опыт – сбросить Федора Матвеева Стукаленкова в дачу «Старик» ночью с парашютом, он, встав, спрятал бы парашют под ближайший куст и, ни на градус не отклоняясь ни вправо, ни влево, спустя кратчайший срок стоял бы на крыльце своей сторожки. Я видел – это врожденная черта: свои «георгин» Федор получил, выводя во дни Брусиловского наступления наших солдат точно к указанному месту на карте – ведь не во Псковских, а в Волынских лесах. И вдруг...

3. Федор опозорился

Бегут годы, бегут... Впрочем, до того дня, когда Федор осрамился, с того дня, когда волки выли в даче «Старик», прошло совсем немного лет: там был год двадцатый, тут стал двадцать третий. Ну, пусть двадцать четвертый.

Я перебрался из Псковской в Ленинград. Странная вещь: никто меня не уговаривал поступать в вуз, никто не выбирал, куда мне идти, папа-мама не обивали порогов директоров и ректоров, Я сам еще в восемнадцатом году выбрал институт по вкусу» – лесной, поступил в него, а теперь, после пяти лет войны и работы, восстановился в нем.

Жил я теперь на Зверинской, 31. Квартира была хорошая, только «американские горы» близко: летним днем при открытых окнах не позанимаешься – такой стоял с утра до ночи истошный восторженный визг и гогот. Вот зимой, когда окна замазаны, – тишина.

Тишину нарушил звонок: несмелый, осторожный. Ираида, «вселённая», потому что тогда еще недавно в «буржуазные» квартиры вселяли рабочих с окраин, прилетела по коридору: «Лева! Вас мужичок спрашивает!»

Был нэп. Вид у Ираиды был такой, точно она была соседкой, постучавшей в комнату Марии-девы: «Вас там архангел спрашивает». При этом ее не интересовало, нет ли за спиной архангела крыльев; существенней казалось – нет ли за нею мешка. И с чем?

Меня все это не волновало: связи с деревней у меня были прочные. Я вышел на кухню: «Федор! Ты – тихим ли в Петроград? Ну давай, давай, проходи...»

Все разъяснилось хорошо и просто. Федор прибыл в город «тихим», то есть не по какому-нибудь' несчастью. Просто доктор Н. П. Копьев – отличный доктор! – давно уже дал ему адрес своего коллеги-психиатра на предмет долечивания Кати. «А как Катюша?» «Да ничаво, слава богу... Бывает, иной раз находит, ну куда реже, да и слабже, сравнить нельзя...»

Мы перекидывались отдельными сообщениями, а я пытался приготовить завтрак. Жена ушла к своим до вечера, может быть, и с ночевкой: пришлось! исполнять функции и хозяина и хозяйки. И тут неожиданно обнаружилось: нет ни черного хлеба, ни ситного (тогда еще этот вид «выпечного изделия» существовал). Ир айда тоже исчезла – я а работу: «Дак, Леванид Василия, пякарня-то у вас далёко?» – спросил Стукаленков. Я подвел его к окну. Булочная была видна насупротив, не доходя Татарского переулка, метрах в восьмидесяти, наискосок через Зверинскую. Дав ему нужную мелочь, я выпустил сокола из правого рукава. Сокол вылетел, а я принялся дожаривать яичницу, кипятить чай й, закончив все, стал ждать. Прошел час, два часа, пять... инвалид без ног на костылях сходил бы в нашу булочную за пятнадцать минуте…

Что было делать? Случись это сегодня, я бы обзвонил все больницы, поднял бы на ноги милицию. Тогда никакого телефона в нашей квартире не было, хотя дореволюционный аппарат 5-48-22 все еще висел в передней. Оставалось сидеть и ждать.

Была ранняя весна, долго не темнело. Вернулась Ираида. Узнав, что случилось, она засыпала меня жуткими историями из журнала «Суд идет».

По ее мнению, несчастного Федора уже давно не было на свете: таких мужиков-простачков и ловят. «Ну что же, что вещи оставил тут? А деньги-то, наверное, с собой взял?»

Смеркалось, и вот в сумерках раздался второй в тот день звонок, теперь уже отнюдь не несмелый, а требовательный и «бывалый». Открывал я и за дверью увидел прежде всего милиционера в тогдашней, черной с красным, форме, за которую их звали «снегирями». «Ваш лесовичок?» – спросил меня представитель власти, и тогда за его плечами я увидел смущенного и вроде бы даже похудевшего Федора Матвеича Стукаленкова. Неописуемая радость озарила его бородатую скобскую физиономию, когда он углядел, в свою очередь, меня. «Леванид Василии... Ну и слава ж табе, создателю!.. Да ведь такое дело вышло: ведь заблудился я! Вот, спасибо, товарищ милиционер, как увидел, что я, быдто овца больная, на углу кручусь, не оставил – довел-таки до самого дома...»

Пришлось пригласить к разогретому завтраку и этого милиционера.

— Простите, товарищ милиционер, – прежде всего поинтересовался я, – а где же вы этого товарища обнаружили?

— Обнаружил я его в приличном месте, – спокойно ответил мне уже немолодой милиционер. – Обнаружил я его в Гавани, на углу Наличной улицы и Шкиперского протока... Вижу, по всем статьям деревенский гражданин – один раз на улице из-за угла появился, потом обошел квартал, второй раз – тут как тут, третий... Стал приглядываться: не иначе – заблудился... Спрашиваю, отвечает: «Так точно, маленько не в тяпку, как мне к дому выйти? Я, говорит, с квартеры только на пять минут вышел, до пякарни, а вот хожу уже не первый час, не видать ни той пякарни, ни того дома... А теперь темно становится, так я и вовсе пропаду!» «А адрес, спрашиваю, запомнили?» Как же, говорит, я его не запомнил, когда я прямо с вокзалу и до того дома дошел! Утром, говорит, Зверинская была, говорит, улица, дом 31, квартира 5». «Верно помнишь?» «Что «Вотчу наш»!» Ну вот, завел его в отделение, доложил что и как, получил приказ – доставить на место, так что получайте!»

Милиционер ушел, Федор Стукаленков, добравшись до дома, видимо, совершенно успокоился и как будто считал, что ничего такого особенного не произошло.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.