Этот трудный возраст…

...В фантазии и коварной выдумке парням не откажешь. Недавно, вынув перемычку в распределительном щитке, мальчишки погрузили в темноту всю электромонтажную мастерскую у молодого, только что пришедшего к ним мастера. Покопавшись при свете спичек в щитке и не найдя причины неисправности, мастер отпустил своих питомцев, к величайшей их радости, с занятий.

Я не ошибусь, представив, о чем говорили эти ребята, расходясь по домам...

Был у меня в группе очень запущенный, как принято говорить, мальчишка – угрюмый и нелюдимый Тимка Огнев. Пришел он в группу позже всех на два месяца.

Честно говоря, не хотелось мне принимать этого парня. Группа уже сдружилась, окрепла, а судя по внешнему виду новичка, хорошего от него ожидать, было наивно.

На уроках Тимка ничего не делал. Рисовал в тетрадках какие-то зловещие скелеты, беспечно покуривающие на могильных холмиках, коньячные бутылки и скрещенные ножи, подозрительных типов в техасских шляпах с кольтами за поясами...

Короче говоря, все преподаватели уже через неделю умоляли меня отдать Огневу документы и навсегда избавить группу от его общества. Актив мой во главе со старостой и комсоргом хранил непонятное молчание.

Я побывал у новичка дома.

Отца у Тимки не было. Матери я не заставал дважды. Пришлось поговорить о семье Огневых с соседями. Услышал примерно вот что: «Дуська-то? В торговле она! На улице апельсинами и яблоками торгует день и ночь... Тима? Что вам сказать... Как былинка в поле...»

Как былинка в поле...

Эти слова не выходили у меня из памяти, когда я разговаривал с Огневым или наблюдал за ним. Какая-то совсем не детская тоска, что ли, была спрятана в глубине зеленоватых, похожих на щелки глаз. Он никогда не смотрел прямо. Тут же отводил взгляд, если чувствовал, что его изучают.

В группе он ни с кем не дружил. Заканчивались уроки, и он исчезал из училища. На наши мероприятия шел с явной неохотой, как-то насмешливо посматривал, с затаенным превосходством, презрительно, если я предлагал ребятам пойти, скажем, в Третьяковку или в поход.

На практике он работал по принципу: лишь бы день прошел. Мои попытки проникнуть в его внутренний мир наталкивались на непроницаемую стену молчания. Какое-то раздраженно-безучастное выражение появлялось на лице парнишки, когда я пробовал поговорить с ним по душам.

Как назло, с приходом в группу новенького у рабочих в раздевалке стали пропадать деньги. Заканчивая смену, они мылись в душевой вместе с моими ребятами. Подозрение явно ложилось на «пэтэушников».

– Известное дело, Андреич, твои безобразничают, – говорил бригадир цеха Иван Петрович. – До вас булавочной головки не пропало ни у кого... Как вы появились со своей братией, так началось...

Я терялся в догадках. Казалось, я знал всех своих мальчишек, верил им, не мог допустить мысли, что кто-то из них вор...

– Как появился этот хлюст в группе, так и пошло, – мрачно сказал староста. – Скажите, что не так?

Я знал, что он имеет в виду Огнева.

– Гнать надо в шею этого фрукта, пока не поздно. Еще не такое выбросит... Опозоримся на все училище и завод.

Не знаю, что чувствовал Тимка в те моменты, когда вся группа, сидя в раздевалке, гадала о пропаже денег у рабочих. По его непроницаемому лицу с угрюмо сдвинутыми бровями и крепко сжатыми губами можно было предположить: он догадывается, что ребята думают на него.

Буквально в следующую получку произошло такое, чего никто не мог ожидать. Забыв мочалку, Тимка выскочил из душевой обратно в раздевалку. И вдруг увидел одного из рабочих, торопливо роющегося в кармане своего товарища...