Дорога на Чумкузбу

Хачик. Пифагор и Верхолаз молчали, понимая, как опасно связываться с Нукри. Но Головастик не имел права промолчать. Только что он, уверенный в себе, разговорившийся, был в центре внимания, и вот сейчас этот подлый толчок напомнил, что перед Нукри он — никто.

— А что... если б я тебя так?

— Ты? — Приблизившись вплотную, Нукри пуганул его резким движением руки.

— Ты лучше ворон на заборе пугай, а не меня, чучело, — удивляясь своему спокойствию, произнес Головастик.

Улыбка сползла с худого смуглого лица Нукри.

— Но, но, петухи, — прикрикнул на них проходивший мимо учитель гимназии Эдмунд Гендрикович, — разойдись!

Хачик. Пифагор. Верхолаз будто этого и ждали, послушно двинулись вслед за учителем. Головастик, помедлив, присоединился к ним, а Нукри сплюнул сквозь зубы и остался на месте, глядя им вслед тяжелым взглядом. Настроение у всех четверых вконец испортилось, даже у Верхолаза исчезла привычная для него покровительственность тона.

Если Нукри заимел зло на кого — пиши пропало, он в училище самый отпетый. Страшная, в общем, личность. До сих пор Головастику как-то удавалось избегать столкновения с Нукри...

Верхолаз, живший на Матросской слободке, попрощался с мальчиками.

— Да, господа, день сегодня не для прогулок, — вздохнул Хачик у своего дома и взялся за круглую медную ручку двери, сферически вбиравшую в себя окружающий мир: и большие оттопыренные уши Пифагора, и ямочку на подбородке Головастика...

Правый ботинок у Головастика давно прохудился, и сейчас в нем вовсю хлюпало. Пальцы ног занемели, до плача усиливая чувство неуютности в этом мире.

За перекрестком, у типографии Козловского, кончалась более или менее ухоженная часть города и начинались грязные вонючие дворики, откуда по вечерам несло запахом болотной тины и помоев.

С пустыря, где обычно собиралась всякая шпана, доносились возбужденные голоса. В сумерках Головастик различил сбившихся в кружок картежников, которых отделился, направляясь к нему, какой-то плюгавенький мальчонка. Курчавые волосы мальчишки были похожи на густой перепутанный пучок темной проволоки, широкий, как канава, рот растягивался в загадочной улыбке. «Эй. ты, тебя Нукри зовет». — «Пусть сам идет, если я нужен». — «А чего ты боишься?»

Пока они препирались, подтянулась вся шайка-лейка, молча обступили со всех сторон, убежать было невозможно. Эх, знал ведь, знал, что придется платить за сегодняшнее глупое фанфаронство!

Последним, не спеша, подошел Нукри.

— Ну что, куцый, повтори-ка, что ты сегодня чирикал!

Головастик молчал, напряженно соображая, как быть.

Стоявший рядом длинный веснушчатый парень глумливо захохотал, обнажив черные, будто обгорелые пеньки, зубы.

— Ну, чего ты? — Нукри широкой потной ладонью размашисто провел по лицу Головастика, старательно задевая его нос.

Первым побуждением было ринуться на него и ударить куда угодно, лишь бы ответить на унижение, не показаться Пифагору последним трусом. Но боковым зрением он увидел язычок лезвия в руке веснушчатого и как бы почувствовал прикосновение холодной стали. Ощущение липкой отвратительной слабости поднималось откуда-то снизу... Страх... Глупо, глупо погибнуть вот так... как тот парень, которого нашли месяц назад неподалеку в сточной канаве, с обезображенным лицом и раной в боку.