Дорога на Чумкузбу

— Убью, недоносок! — задергав цепями, взвыл Нукри.

Головастик привязал к концу палки нож и несколько раз ткнул этим самодельным копьем в грудь и живот Нукри. Из ранок густо засочилась кровь.

— За каждое слово без моего разрешения будешь получать такой тычок, — предупредил он. — А теперь слушай внимательно. Ты умрешь не скоро, не надейся. Каждый день, по вечерам, я буду приходить сюда, приносить тебе хлеб и воду, а потом мучить. А иногда мы будем просто разговаривать, и ты будешь умолять побыстрее тебя прикончить. О многом, Нукри, мы успеем поговорить! И каждую минуту, которая тебе осталась, ты будешь проклинать мать за то, что она родила тебя. И еще будешь вспоминать вчерашний день и то, как остановил меня со своим сбродом...

— Ты, — прохрипел Нукри, — ублюдок пригульный... Головастик в ярости схватил большие кузнечные щипцы и шагнул к Нукри. Как непросто, оказывается, найти в себе силы сдавить железом живую человеческую плоть. Истошный воющий крик Нукри. Тянуть, тянуть на себя! Странно, но в какой-то миг кусок мяса легко отделился от тела...

Головастик вскрикнул от ужаса и проснулся. Он лежал опустошенный, с чувством громадного облегчения от того, что это был лишь сон, и не переставал удивляться подробностям, которые донесла до него вынырнувшая из небытия память.

Как страшно кричал Нукри. когда он сжимал складку его тела щипцами!

Господи, и это был он, Головастик! Тот самый, что когда-то плакал над котенком, которого хозяйский сын Илья прищемил дверью! А теперь — правда, во сне — с упоением заставлял страдать не просто живое существо — человека. Хотя, полно, человек ли он? Разве сам Нукри не измывался вчера над Головастиком?

Ярость и жуть от того, что привиделось во сне, заслонили на время реальные и очень горькие для Головастика события вчерашнего вечера. Тем не менее о них осязаемо напоминали незажившие ранки во рту и тупая боль в нижней челюсти.

На улице совсем развиднелось. Уползли куда-то вчерашние въедливые туманы, обнажив соседние холмы, голые и бурые, как облезлые спины буйволов.

Двор училища был уже полон, но вся эта бегущая, орущая, плюющая братия неожиданно затихла: во двор выплыл инспектор училища Бельмасов. Головастик едва не столкнулся с ним при входе, но тут же, отойдя в сторону, поклонился. Массивный, с бородкой ножницами инспектор проводил его черным косящим взглядом...

— Вы, думается, могли бы быть весьма полезны администрации. Я имею в виду своевременное сообщение о подобного рода... э-э... поступках и высказываниях... — Несколько дней назад Бельмасов произнес эти слова в своем кабинете, глядя на Головастика немигающим взглядом и неприятно приблизив свой пористый мясистый нос.

Головастик отвел взгляд.

— Простите, господин инспектор, но вы ошиблись. У меня нет к тому способностей. («Старая облезлая обезьяна. Почему он решил сделать из меня фискала?!»)

От сегодняшней встречи с инспектором осадок все же остался...

— В классе оживленно обсуждали вчерашнюю историю с часами. Неизвестно, рассказал ли Ксенофонтов о ней Бельмасову, во всяком случае, Ирза в училище до сих пор не появлялся. Кто тебя так? — удивился Верхолаз, взглянув на Головастика. Или притворно удивился?

— Да... помахался вчера с одним... Ему тоже перепало, не бойся. — И Головастик продемонстрировал ссадину на костяшке правого кулака.

Первым уроком была математика. Учитель Чочуа, поблескивая стеклышками очков, объявил, что без опроса приступит к объяснению новой темы. Андрей Максимович Чочуа — из абхазцев, невысок, черняв, волос ежиком, серьезен, один из немногих учителей, которые умеют заставить на уроке слушать, не повышая голоса.

Головастик обычно слушал внимательно, но на этот раз погрузился в воспоминания о вчерашнем сне.

Что, если б он и впрямь решился на такое? Кто бы смог отыскать след Нукри?

Нет, все же чувство полной, безграничной власти над другим человеком не сравнимо ни с чем. Даже не обязательно его мучить, пытать, достаточно знать, что можешь сделать с ним все, что захочешь...