Все дыры нашей экономики видны из таможни.

В том, что — правдами и неправдами — везут к нам видеотехнику, компьютеры, радио- и фотоаппаратуру, нет в общем-то ничего удивительного. Удивиться стоило бы тому, что в страну хлопка, льна и шерсти тюками везут «тряпки», но к этому мы тоже начинаем помаленьку привыкать и только разводим руками, когда из-под полы замшевой куртки верзила с Рижского рынка предлагает нам за пять червонцев копеечный предмет дамского туалета, но с этикеткой «маде ин Сириа». А чем объяснить, что в стране, не испытывающей недостатка в сырье для мыла и стиральных порошков, таможенники без особого удивления смотрят на то, что к нам везут уже и этот «товар»? Похоже, степень нашего «привыкания» безгранична. И это тоже хорошо видно из таможни. Как, впрочем, и многое другое.

Но, казалось бы, таможня — проблема узкоспециальная. Во всяком случае, таковой была она до недавнего времени. Сегодня же, когда связь с миром, лежащим по ту сторону государственной границы, осуществляется не только избранными, но в общем-то начинает становиться достоянием чуть ли не каждого, таможенная тема модной и, я бы сказал, выходит на новы виток.

Если раньше всякий разговор об этом предмете переходил в жанр детектива, а чемоданы с двойным дном становились главными «персонажами» остросюжетных повествований, то сегодня таможенная тема решительно переходит на экономическую стезю: сколько валюты можно заработать, поставив дело на твердую и умную основу. Что же, это очень важно. Но тем не менее обкатанную эту тему мы возьмем в ином аспекте...

Грубо — но справедливо! — говоря, таможенную нашу службу довели до ручки. До революции экономические основы империи стерегли тридцать пять тысяч таможенников. В 1918 году легендарный Камо принял под свое начало семнадцать тысяч сотрудников, а к 1985 году количество таможенников свели к- полутора тысячам, и людей этой профессии впору было уже записывать в Красную книгу.

Впрочем, особых поводов для удивления здесь нет: за семьдесят пять лет существования таможенной службы в стране не было подготовлено ни одного таможенника по причине полного отсутствия специальных учебных заведений. Происходило же это в то самое время, когда после войны старые наши таможенники командировались, например, в ГДР ставить на ноги службу братской страны, которая вдобавок к нашей науке очень скоро обзавелась и несколькими собственными учебными заведениями. «Феодальный Китай» — двумя таможенными академиями... А в это же самое время на нашу таможенную службу обрушивается удар, последствия которого оказались для нее нокаутирующими. — ее подчинили... Министерству внешней торговли! Говоря метафорически, волк взял на себя роль пастуха, в переводе же на язык документа: таможня оказалась под присмотром того, кого и должна была контролировать в первую очередь. О последствиях догадаться нетрудно.

Долгие годы торговые деятели различных рангов, периодически курсировавшие из нашей страны в страны иные и столь же периодически возвращавшиеся обратно, освобождались от досмотра — по телефонному звонку из Москвы. Это же средство связи срабатывало безотказно и в том случае, когда высокопоставленного контрабандиста вопреки неписаному закону ловили все-таки за руку...

Впервые таможня вздохнула только в феврале 1986 года, когда скинула с себя самое, быть может,- тяжелое ярмо — нелепую, чтобы не сказать прямее. подчиненность Внешторгу, а с ним вместе и 400 (четыреста!) оказавшихся ненужными инструкций. Сколько среди продолжающих действовать — нужных, сказать не берусь, но и по сей день таможня остается тем самым «магическим кристаллом», сквозь который стоит взглянуть на нашу повседневность. Но разговор вести придется о вещах, о которых еще недавно в нашей «гостеприимной стране» говорить было не принято. Не уверен, что и сегодня не навлеку державный гнев со стороны охранителей «международного этикета. Молчание, оно, конечно, золото. Но не в том же случае, когда лезут к тебе в карман! Вот почему и считаю нелишним вынести на страницы массового журнала такой, скажем, эпизод.

В районе Бреста на своем «шевроле» пересекает нашу границу секретарь посольства — ну, скажем так — одной африканской страны. Таможенник отменно вежлив, но у вежливого этого таможенника возникают подозрения, и он решает (нет, решается!) осмотреть автомобиль дипломата. Таможенник рискует — а что, если не найдет?! Нашел. Нашел... двадцать две тысячи дамских головных платков, в переводе на рубли — четыреста тридцать тысяч.

Конечно, двадцать тысяч дамских платков не подорвут экономику страны. Речь о другом.

Поток ввоза крайне изменчив. Чутко, как хороший барометр, реагирует он на погоды в нашей экономике, которую (теперь это не секрет) постоянно лихорадит вот уже не одно десятилетие. Поток вывоза, напротив, устойчив. Но говорит это не о стабильности экономики, а о стабильной ее бесхозяйственности (что, впрочем, тоже не составляет государственной тайны). Икра, иностранная и советская валюта, драгоценные металлы, а главное — художественные и культурные ценности как начали в 20-х годах «уплывать» за границу, так в том же русле продолжают этот путь и сегодня.

Давайте порассуждаем и не будем, как говорят, мелочиться. В самом деле: икры еще наловим (если, конечно, гидростроители дозволят), золото, серебро — жаль, понятно, но, кто знает, быть может, геологи поднатужатся и откроют завтра новые месторождения... Словом, переживем. Но как быть с тем, что невосполнимо и неповторимо, — с художественными ценностями? А между тем семьдесят процентов этих самых невосполнимых и неповторимых вывозят граждане «развивающихся» и «слаборазвитых» стран — львиную долю. Двадцать процентов приходится на тех, кто уезжает на постоянное жительство. и десять — на туристов, путешествующих «челноком».

Много это или мало?

В 1987 году таможня пресекла вывоз одиннадцати тысяч единиц предметов искусства и старины! Сколько ушло — такой статистики не существует и существовать, увы, не может. А это и есть самое страшное, ибо дело перерастает, говоря без преувеличения, в проблему национальной драмы.

Не открою секрета, если скажу, что кража и сбыт произведений искусства стали в международном масштабе второй после наркобизнеса разновидностью преступлений. Оставить эту тему в рубрике «Их нравы» уже невозможно — доля попадающих на международный «прилавок» произведений искусства из России столь велика, что заставляет не то что задуматься, но и одуматься. Связывать напрямую торг русскими художественными ценностями с нашими внутренними болезнями я не берусь, но кое от каких сопоставлений не уйти, потому что созданию позорного этого рынка мы сами способствовали, и весьма «успешно».

Начало иконной лихорадки совпало у нас с «оттепелью» отнюдь не случайно. Целый могучий пласт русского искусства долгие десятилетия жил не только за болотными топями и хмурыми суземами. но и отгороженными от остального мира «зонами» и колючей проволокой. И вот когда в северных наших областях редеть стали, а потоми вовсе под корень сводиться сталинские лагеря, в архангельские, карельские, вологодские края первыми устремились истинные любители русской старины. Были это, как правило, люди к искусству искренне неравнодушные. Из заброшенных, гибнувших церквей, с чердаков заколоченных и покинутых домов, коих множество доживало свой век по берегам Двины. Пинеги. Онеги, Мезени, Печоры, увозили они черные, осыпающиеся доски, об истинной ценности которых одни знали чутьем, другие опытом, и, сказать надо правду, многое из привезенного становилось украшением не только личных коллекций, но и музейных экспозиций. И так случилось — а иначе случиться и не могло, — что одиночки-любители оказались мобильней и расторопнее экспедиций музейных, — тем, как и по сей день водится, недоставало денег, а поездка даже в соседний район сопряжена была с великим множеством «согласований» и «утверждений». Но так или иначе, а любители и музейщики делали сообща благое дело спасения художественных ценностей, в числе их и древних икон, которые год-другой спустя должны были погибнуть если и не от ветхости церквей, где хранились, то от продолжавшегося, несмотря на «оттепель», антирелигиозного шабаша. Но когда вслед за истинными ценителями ринулись на русский Север дельцы, порой просто аферисты с поддельными музейными мандатами, дело приняло трагический оборот. Гребли все подчистую, варварски: доски выламывали из иконостасов, набивали мешки церковной утварью, перемежая кресты, рукописные книги с портянками, и творилось это, конечно, не ради спасения художественных ценностей — пахло тут червонцами немалыми. Произведения искусства, часто и национальные святыни превращались в новый тип «товара», образовывался потенциальный фонд рынка, который не заставил себя ждать.

У подъездов, в холлах гостиниц столицы и больших городов пошел торг. Пика своего достиг он к началу семидесятых. В те же годы зачато было, родилось, выросло и окрепло новоявленное племя «христопродавцев», а точнее бы без кавычек и с изменением ударения — христопродавцов.

Тут перевести бы разговор в другое русло — о преступлении и наказании, — но вот о чем умолчать грех и забыть нельзя.

Пик частного разбойного торга приходится на то время, когда Министерство культуры одну за другой устраивало под своей маркой выставки «даров из частных собраний», и оно же, это самое министерство, никаких препятствий не чинило могучему и все ширившемуся потоку русской старины через границу. Достаточно было явиться в среднего ранга кабинетик, чтобы, поставив государственную печать и упрочив ее собственной подписью, культчиновник решил судьбу десятка-другого икон. Уходили в этом потоке и шедевры. Статистика тут не закрыта — ее просто не существует, но отдельные события достопамятных лет заставляют вздрогнуть и сегодня.

...Год 1974-й. В купе прямого вагона Москва — Париж входит представитель

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.