— Откуда вы тогда знаете о мистере Дугласе и зверском убийстве?
— Из вложенного официального рапорта. Там не говорится «зверское» — это ведь неофициальный термин. Называется имя — Джек Дуглас. Сообщается, что раны были нанесены в голову выстрелом из ружья. Называется также час происшествия — около двенадцати ночи. Добавлено, что это — явное убийство, но никакого ареста не произведено, и все дело имеет странные и необычные очертания. Вот все, что у нас есть в настоящем, мистер Холмс.
— С вашего разрешения, мы это пока так и оставим, мистер Мак. Соблазн выстраивать преждевременные теории на основе недостаточных данных — отрава нашей профессии. Пока что только две вещи очевидны; великий ум в Лондоне и мертвец в Суссексе. Вот цепочка, по которой мы должны двигаться.
Теперь я хотел бы на время удалить со сцены свою незначительную персону и описать события, обусловившие наш приезд в Суссекс и ставшие нам известными чуть позже. Только так я смогу дать читателю представление о людях, здесь затронутых, и о странной обстановке, в которой их настигла судьба.
Деревня Бёрлстоун — небольшая горстка очень старых деревянных домиков — расположена на северной границе графства Суссекс. Веками она оставалась неизменной; однако в последнее время ее живописный вид и местоположение привлекли внимание состоятельных людей — их виллы теперь выглядывают тут и там из окрестных лесов. Леса эти являются, по всей видимости, крайней кромкой великого Уэльд-ского леса, к северу становящегося все более разреженным и переходящего в меловые равнины. Нужды растущего населения вызвали к жизни несколько небольших магазинчиков, и вообще весьма вероятным представляется скорое превращение Бёрлстоуна из древней деревушки в современный город. Тем более что это центр значительной части местности, так как Тернбридж Уэллс, ближайший крупный населенный пункт, расположен десятью или двенадцатью милями восточнее, уже в пределах графства Кент.
В полумиле от Бёрлстоуна, в парке, знаменитом своими огромными грушевыми деревьями, расположено старинное владетельное здание — Бёрлстоун Мэнор Хауз.
Дом этот, с его многочисленными гребнями и небольшими ромбическими окнами, сохранился в основном таким, каким его оставил строитель семнадцатого века. Из двух наполненных водой рвов, охранявших когда-то его далекого воинственного владельца, внешний осушен и исполняет скромные обязанности огорода. Внутренний сохранился, составляет приблизительно футов сорок в ширину, а в глубину — не более нескольких футов и окружает весь дом. Небольшая речка снабжает его водой и потом продолжает свой путь, так что вода, хоть и мутная, никогда не бывает застоявшейся или нездоровой. Окна первого этажа находятся меньше чем в футе от поверхности воды.
К дому можно пройти только через подъемный мост, лебедки и цепи которого долгое время ржавели и разрушались. Последний арендатор Мэнор Хауза с энергией, для него характерной, привел мост в порядок, и мост не только получил возможность подниматься и опускаться, но и поднимался каждый вечер и опускался каждое утро. С возобновлением этой привычки старых феодальных дней Мэнор Хауз стал превращаться в остров на всю ночь — факт, играющий важную роль в той загадочной истории, которая привлекла вскоре внимание всей Англии.
Дом простоял нежилым несколько лет и угрожал превратиться в живописные развалины, когда в него въехали Дугласы. Семья состояла из двух человек — Джека Дугласа и его жены. Дуглас был человеком примечательным и по характеру, и по внешнему виду: примерно пятидесяти лет, с необыкновенно острым и проницательным взглядом серых глаз, с тяжелой челюстью, седыми усами и с жилистой подтянутой фигурой, не утратившей ни юношеской подвижности, ни силы. Он был весел и приветлив со всеми, однако что-то вульгарное я его манерах говорило о том, что он повидал жизнь более низких слоев общества, чем те, с которыми общался теперь.
Но хотя он выглядел диковинным и ограниченным в глазах его более культурных соседей, он вскоре приобрел большую популярность среди местных жителей — он с удовольствием вникал во все их заботы, принимал участие во многих развлечениях, где всегда был готов порадовать собравшихся прекрасной песней — у него был замечательный тенор. Выглядел он человеком богатым — разбогатевшим, как говорили, на калифорнийских золотых приисках. Со слов его собственных и его жены было известно, что часть жизни он провел в Америке.
Хорошее впечатление, которое он производил своей щедростью и демократичными манерами, еще усиливалось приобретенной им репутацией смельчака. Так, когда горел дом священника, он поразил всех полнейшим бесстрашием и безразличием к опасности, спасая имущество уже после того, как местная пожарная бригада признала это невозможным.
Его жена также была популярна среди тех, кто их знал; правда, гости у них бывали редко — следствие наших английских нравов, не позволяющих наносить визитов незнакомцу, который, обосновавшись в графстве, официально никому не представился. Это, однако, мало волновало ее, поскольку она, по общему впечатлению, была погружена в домашние хлопоты, в заботы о хозяйстве и муже — и это вполне соответствовало ее природным наклонностям. О ней было известно, что она англичанка и встретилась с Дугласом уже в Лондоне, когда тот стал вдовцом. Она была красивой женщиной, высокой, темноволосой и стройной, на двадцать лет моложе своего супруга; но разница в возрасте не мешала их семейному согласию.
Правда, те, кто их лучше знал, подметили, что между двумя членами этой семьи не было полной откровенности. То ли жена не желала говорить о прошлом своего мужа, то ли, что вернее, почти ничего не знала о нем. Не осталась без внимания некоторых наблюдательных людей и странная повышенная нервозность миссис Дуглас, особенно усиливавшаяся и доходившая до состояния нескрываемой острой тревоги, если муж, отлучившись, необычно запаздывал с возвращением домой. В тихой сельской местности, где у слухов и сплетен благодатная почва, эта слабость хозяйки Мэнор Хауза не прошла незамеченной и с особой силой вспыхнула в людской памяти, когда разразились события, придавшие ей весьма определенное значение.
Был и еще один человек, пребывание которого под этой крышей, хотя не являлось постоянным, но чье присутствие во время странных происшествий требует представить его читателю. Это Сесиль Джеймс Баркер из Халес Лоджа, Хэмпстед.
К высокой, раскованной фигуре Сесиля Баркера привыкла главная улица Бёрлстоуна, поскольку он был частым и желанным гостем в Мэнор Хаузе. Он должен быть отмечен также как единственный друг мистера Дугласа из его неизвестного прошлого. Сам он, несомненно, был англичанином; но по его замечаниям становилось понятно, что встретился он с Дугласом в Америке и там подружился с ним. Человек он был достаточно богатый и завзятый холостяк.
Он был моложе Дугласа — самое большее, лет сорока пяти, — высокий, прямой, широкоплечий, чисто выбритый, с лицом боксера, густыми черными бровями и властными черными глазами, один взгляд которых мог бы проложить ему дорогу через враждебную толпу. «Добродушный и щедрый джентльмен, — говорил о нем Амис, дворецкий. — Но не хотел бы я оказаться у него на пути!» Он был сердечен и близок с Дугласом и не меньше с его женой — дружба, которая не однажды, казалось, вызывала беспокойство мужа, так что даже слуги могли заметить раздражение последнего.
Что до остальных обитателей старого здания, то, прежде всего тут нужно выделить чопорного, респектабельного и умелого Амиса, а также миссис Аллен, живую и добродушную женщину, помогавшую вести хозяйство. Остальные шесть слуг не имеют отношения к событиям, происшедшим вечером шестого января.
Первый сигнал тревоги поступил на маленький местный полицейский пункт в одиннадцать сорок пять, во время дежурства сержанта Вильсона. Сильно взволнованный Сесиль Баркер подлетел к двери и бешено зазвонил в колокольчик. «В Мэнор Хаузе произошла ужасная трагедия. Джек Дуглас убит», — сообщил он, тяжело задыхаясь. Он поспешил назад к дому, а спустя несколько минут, предупредив власти графства о серьезном происшествии, за ним последовал и сержант.
Подойдя к Мэнор Хаузу, сержант обнаружил мост опущенным, окна освещенными, а весь дом в состоянии страшного смятения и тревоги. Бледные слуги толпились в холле, перепуганный дворецкий заламывал руки в дверном проеме. Только Сесиль Баркер держал себя в руках: он открыл ближайшую ко входу дверь и кивнул сержанту, чтобы тот последовал за ним, В этот момент подоспел доктор Вуд, проворный и способный врач, обслуживающий эту местность. Втроем мужчины вошли в роковую комнату, а по пятам за ними прошел перепуганный дворецкий, затворив за собой дверь, чтобы служанки не видели ужасного зрелища.
Мертвец лежал на спине, в центре комнаты, широко раскинув руки и ноги. На нем была только ночная одежда, розовый халат и ковровые тапочки на голых ногах. Доктор встал на колени возле жертвы, держа лампу, взятую со стола. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: здесь не нужна медицинская помощь, человек жестоко изуродован. У него на груди лежало странное оружие, дробовик со стволом, спиленным так, что до курков оставался приблизительно фут. Выстрел, произведенный с очень близкого расстояния, проделал в голове огромную дыру, почти что разнес ее в куски. Курки были связаны между собой проволокой, чтобы сделать одновременный выстрел из обоих стволов более действенным.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
XXVII съезд КПСС. Мыслить по-новому, хозяйствовать по-новому...
Письма из райкома
Московское театральное художественно-техническое училище