Рассказ
Ближе к вечеру. Василий Никитин вскинул на плечо рюкзак лея в деревню, где давно обжил ничейную развалюху с подслеповатыми окнами и престарелым дымарем. На трассе голосовал еще засветло, но пока доехал до развилки, стемнело, и от шоссе он часа три топал проселочной дорогой — то лесом, то полем, мимо деревеньки, где из двух десятков домов окна светились только в одном. Из двора его облаяла собака, не зло, а как-то тоскливо, с подвыванием.
Несмотря на сентябрь, ночь выдалась теплая, тихая. Взошла над лесом дородная луна, дорога высветлилась, забелела. В лунном свете засеребрилось поле, и Никитину померещилось, что пал на жухлую траву иней. Невесомо и хорошо. Вокруг ощущались приволье и неземной покой. Душа холодела от такой красоты, и Никитин, мерно вышагивая, жадно вглядывался вокруг, будто бы видел все это впервые. В такой красоте угадывалась хрупкость подлунного мира, и казалось, что на красоту смотреть-то надо осторожно, с любовью и сочувствием, чтобы ненароком не повредить. Думалось легко, спокойно, и, как всегда, вырываясь из дому, Никитин надеялся пописать-поработать, побродить вволю с этюдником, насмотреться и надышаться. Отошли куда-то и ссора с женой, и позабытые в издательстве иллюстрации, и суетная дама из редакции, которая не могла и минуты посидеть на месте... Никитин надеялся сдать иллюстрации и двадцатого получить деньги, но редактор заявила, что работа не у подойдет.
— Что же вам не нравится? — спросил он, глядя на иллюстрации. — Техника или сюжет?
— Как-то не так, — ответила неопределенно редактор, но зыркнула на Никитина зло. — Не так, и все.
— Но что именно?
— Конкретно и не скажешь... Извините.
Она покрутила иллюстрации и высказала мысль, что издают начинающего автора, а не классика, и надо бы попроще.
— А мне рассказы понравились, — возразил Никитин, понимая, что загвоздка не в работе. — И при чем здесь — классики, не классики.
Редактор покривилась.
— Не знаю, но вот здесь пятнушко! И здесь! Она так и сказала «пятнушко», ткнула пальцем в буквицу и снова умчалась. Никитин ждал эту неуловимую даму, бегавшую где-то по закоулкам, и думал, что пробегает она здесь лет пятнадцать, после посадит свою дочь, вероятно, такую же бездарную, и... Дальше думать не хотелось. Выходило как-то безысходно, и он ушел домой, забыв иллюстрации на столе. Дома он сказал жене, что денег двадцатого ждать нечего.
— Я так и знала, — ответила Саша с печалью, опустив руки, и стала вдруг маленькой, жалкой. — Сердце мое чуяло... Нет, не можешь ты устроить нам хорошую жизнь. Не можешь. В том месяце, считай, ничего не принес, а теперь готовые деньги не сумел отобрать. Растяпа!
— Саша, — успокаивал жену Никитин, — многие живут хуже нашего. И в прошлый месяц я заработал...
— Что ты суешь мне прошлый месяц! — прервала его Саша зло, истерично. — Прошлый, прошлый! Настроился на деревню, думаешь, я не вижу. Доставай деньги, где хочешь. Иначе не поедешь!
— Саша, ну, послушай.
— Что, Саша, — не унималась жена. — Ты сказал этой мерзавке, что нам жить нечем? До каких пор мы будем... Вот ты, здоровенный мужик, до каких пор будешь терпеть? Ты — художник, а что у нас за жизнь?
Саша говорила, как вычитывала, о тесной комнате, о ботиночках сыну, а ей — белых туфельках, костила его на чем свет стоит, винила во всех невзгодах.
Никитин нигде не служил, был художником, как говорится, на вольных хлебах, и деньги перепадали от случая к случаю. Сашу это дергало, и она говорила. что у них — то густо, то пусто. Когда было «густо», слова ее звучали весело, даже бесшабашно, когда же наведывалась пустота, слушать ее становилось тяжело. И вообще последнее время она часто раздражалась и говорила Никитину, что лучше бы ему подыскать место, ходить на службу и приносить деньги, как делают все люди. Никитин попытался объяснить ей, что в таком случае он потеряет остатки свободы и никогда ничего не напишет.
— Кому нужна твоя свобода и...
Саша осеклась, едва не закончив «и твои пейзажи». Никитин понял, обидчиво промолчал, но посмотрел на жену так, будто спрашивал: «Неужели это ты, прежняя Саша?»
Уехать в деревню, не оставив денег, Никитин не имел права и потому отправился занимать к приятелю. Сергей жил холостяком, работал, недавно у него вышла небольшая книжка, следовательно, деньги водились. Но дома его не оказалось. Никитин ждать не стал, нацарапал записку и поехал назад, домой. Собирать рюкзак было рискованно, так как Саша ревниво следила за ним, поняв, что денег он не привез. Никитин мысленно выругался и пошел к соседям. Ближние были на работе, а дальних он не знал. Поднялся этажом выше, оглядел закрытые двери, выбирая, в какую позвонить: три были с глазками, а четвертая обита дерматином. В нее и позвонил. На пороге возникла невысокая женщина в цветастом халате и с распущенными волосами, густыми, длинными, нежно-золотистыми. Приготовленная улыбка слетела с лица при виде случайного человека,
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Зачем промышленности кооперация
Или рублевая несостоятельность
Микроэлектроника - шаг в будущее