День чилима

Валерий Поволяев| опубликовано в номере №1490, июнь 1989
  • В закладки
  • Вставить в блог

Рассказ

Алалыкина фамилия из тех, что не позавидуешь: незвучная, корявая, схожая с неким несуразным кривобоким растением, совершенно неинтеллигентная фамилия. Алалыкин! Ну, что это такое?..

Выходные дни Алалыкин любил проводить за городом, брал жену, двух белоголовых пацанов — Саньку и Веньку, таких же низеньких и крепконогих, как папа, и уезжал к морю, на берег Анивского залива, либо на озера, тихие, рыбные, с нежной водой — Тунайча и Изменчивое. Озерные берега ровнее, обихоженнее, чище и уютнее морских, озерный берег — дом! Но в пору чилимьего хода никакой дурак не будет разбивать стан на озерах, только на море.

Чилим — это дальневосточная креветка, крупная. мясистая, с нежным панцирем, беззащитная и сладкая, много знатнее и вкуснее королевских креветок гамбари. Кто не пробовал чилима, тот вообще ничего не пробовал и на Дальнем Востоке не бывал. Иногда дальневосточную креветку называют шримсом, но реже. Бывает травяной шримс, бывает песчаный: травяной — крупный, угловатый, с медленными движениями. жирный: песчаный — меньше, вытащенный на берег, он старается забиться в песок, с трудом преодолевая лень, по-собачьи работает лапками, хвостом, усами, острым рогатым носом, каждой своей скорлупкой. словно в песке ждут его прохлада и спасение: есть отдельные особи — медвежатники, с мощной, специально сплюснутой для водяного тарана головой-грудью, с устрашающе черными, как у тараканов, глазами. Медвежатников Алалыкин не любил: мясо у них волокнистое, жесткое, медвежатники — это перестарки.

Когда Алалыкин ел чилима, его охватывал молодой восторг. Он с волнением глядел на море, на задымленные, насквозь просматривающиеся сопки, на небо и летящих птиц, на жену свою Любу. Но при взгляде на нее молодое волнение в Алалыкине сходило на нет, он вздыхал и вновь становился самим собою.

Официально ход чилима должны были объявить через четыре дня, но он вовсю уже шел, без команды рыбхозовского начальства — чилиму наплевать на лиловую начальственную печать. Алалыкину захотелось узнать, будет в этом году чилим или нет, и он вопреки всему разбил палатку не на озере, а на берегу ржавой, с бензиновыми разводами лагуны, посреди которой плавала разодранная кровать-раскладушка.

— Тут вонь, пахнет гнилью и прелыми водорослями, — сказала Алалыкину жена.

— Да? — рассеянно удивился Алалыкин, с шумом втянув в себя воздух. — По-моему, ты не права. Просто неподалеку цветут саранки.

— Дерьма, смотри, сколько в лагуне-то. Кровать посреди бросили, тут же воды по щиколотку.

— Это кровать Христа, ей положено плавать на воде.

— При чем тут Христос?

— В этой лагуне будет снижаться полнометражный фильм, — нагнав на лоб таинственные морщины, важно объявил Алалыкин.

— Какой фильм?

— «Солнцем палимый». Кровать — это декорация.

Люба бросила острый взгляд на «декорацию», раскладушка вздрогнула, и из-под нее выплеснулась бурая плоская волна.

— Что это? Встревожилась жена.

— Я же говорю, декорация к фильму. Раскладушка с моторчиком и может перемещаться по воде вместе с Христом.

— Ага, подводная лодка, замаскированная под раскладушку. — Жена, конечно, не поверила супругу, но ей расхотелось спорить и сопротивляться: раз муж выбрал это место, значит, быть прикованным к нему два выходных дня. — Только скажи, зачем мы все-таки здесь остановились? На ход креветок хочешь посмотреть?

— Хочу, — вздохнул Алалыкин. — Когда идет чилим — море гудит. Не слышала, как гудит море в день чилима?

— Слышала. Я много чего благодаря тебе слышала. Но не вздумай хотя бы одну креветишку изловить — рыбохрана таких, как ты, насквозь просвечивает и штрафует, у них план по червонцам в арифметической прогрессии: за одного чилима — червонец, за двух — четыре червонца...

Алалыкин изучал плавающую раскладушку — имелся в этой «подводной лодке» некий странный надувной механизм, который позволял ей держаться на плаву.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Что почем?

Потеряла ли остроту проблема цен