Но духов одолеть не удалось, те оказались сильнее и упрямее: белоголовые «подсолнухи» — браконьеры, и все тут, раз имеют в руках браконьерскую «орудью», которой не токмо чилима — человека проткнуть можно. Уперлись духи — придется Алалыкину за все отвечать.
— Н-не надо никаких документов рисовать... Н-ни-каких квитанций, — дрожащим слезливым голосом пробормотал Алалыкин, невидяще глядя в рыжеватое задымленное пространство лагуны, в котором преспокойно плавала раскладушка, ни дна ей, ни покрышки. И чего, собственно, она плавает в этих водах? Виски у него набрякли болью, настроение сделалось вконецслезливым, трясучим: тряслись руки, тряслись губы, тряслась голова, трясся горизонт, сопки тоже дергались и подпрыгивали — жалко было Алалыкину расставаться с деньгами.
— Может, двух десяток хватит, — спросил он ослабше, — по десятке за каждое юное рыло?
— Хватит, — великодушно разрешил младший дух — пусть будет по десятке.
— Чтo вы, что вы! Больше никогда, ни за что! — помотал головой Алалыкин, стараясь унять горячечную дрожь, которая не то чтобы не унималась, а, напротив, усиливалась.
— Орудие браконьерского лова мы конфискуем.
— Пожалуйста! — кивнул Алалыкин, из глаз его снова выметнулись две соленые бусины, сползли к кончим унылого покрасневшего носа, соединились воедино и застыли там, кажется, навечно.
Младший дух принял деньги, проследил за взглядом Алалыкина, увидел раскладушку, не стал безмерно удивляться — Додумаешь, железо плавает! — и, поддержанный одобрительным взглядом старшего, полюбопытствовал:
— А документа» ваши... Можно увидеть?
— Зачем вам документики? Разве два червонца не документики?
— Пхи! — Младший дух крутанул головой. — Надо же знать, с кого две красненькие стребованы и соответственно получены для порядку. И орудью надо на кого-то списывать, не сама же вилка прикрутилась к деревяшке. Вилка-то новая, бифштекс можно есть.
— Любань, принеси пожалуйста, паспорт. — Алалыкин сжал руками виски и услышал в самом себе тихий, собачий плач.
Младший дух раскрыл принесенный Любой паспорт, с колким интересом глянул на Алалыкина, сравнивая фото с оригиналом, убедился в соответствии натуры с тем, что было на бумаге, но паспорт по неведомой причине отдавать не торопился.
— Что-нибудь не так? — устало поинтересовалась Люба.
— Все так, все так, два червонца — тоже документ. — пробормотал младший дух и протянул паспорт Любе. — Небось, гражданка Алалыкина будете?
— Алалыкина!
— Честь имею. — Младший дух приложил руку к «пустой» голове, круто, на каблуке развернулся и исчез. С ним исчезли старший собрат и две красненькие...
— Дела-а, — потрясение вздохнула Люба, засучила на Кофте один рукав и коротко, не делая замаха, врезала по затылку Саньке. Тот охнул, потрясенный не меньше матери, и скорчился. Люба, чтобы не было обидно второму «подсолнуху», отвесила затрещину и Веньке. Все «пряники» делились поровну...
День пошел на убыль, свету стало меньше. Вдруг на берегу ржавой лагуны, как раз рядом с их разнесчастной палаточкой, которую надо бы снести да убираться восвояси в город Южно-Сахалинск, появились еще двое духов. Эта пара, как две капли воды, была похожа на первую, только, может, поразговорчивее.
— О-о, берег голубой лагуны становится обжитым, — добродушно молвил один из них, пробуя босой ногой застойную глинистую воду. — Добрый вечер!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.