Я уж пробовал по-всякому. И мимо, бывало, «гулял» и на леса поднимался. Станешь говорить: а почему обязательно стахановцы? Разве газета только о них пишет? Если что не так, если какие жалобы – пожалуйста!

А балагурить Иванов был в то время большой мастер, за словом в карман не лез, ребята из бригады смотрят на него, открыв рот, ждут, что он такое скажет, – попробуй ты его тут переспорь!

Как-то позвонил в редакцию: «Скорее ко мне с фотоаппаратом, у меня рекорд!» Прибегаю, а вся бригада сидит. Оказывается, кран на другой объект забрали. И так было не только со мной, воевал со всеми, потому и считалось, что Иванов – отпетый демагог, горлопан, глотник.

Я, признаться, думал, что и тут, у меня дома, разговор пойдет все то ж да про то ж: почему это у меня изо рта можно взять и отдать другому? Но у Володьки, видно, и в самом деле наболело, заговорил вдруг и о детском доме, вернее, о многих детских домах, потому что часто убегал парень, еще тогда искал справедливости, и о школе ФЗО и о каком-то прорабе, с которым Иванов начал работать и, который обманул его, неопытного, так безжалостно, что молодой бригадир едва ушел от тюрьмы.

– Я и на Антоновскую, думаешь, почему? Все-таки ударная, пишут. Комсомольская! Там, небось, говорю себе, сволочей или совсем нету, или хотя бы поменьше...

Каменщик он был классный, Володя Иванов, бригадир и оборотистый и, где надо, строгий до крайности. Бригада его упорно карабкалась в лучшие, и будь у нее другой вожак, давно бы уже гремела, но тут многое и впрямь упиралось в неуживчивый ивановский характер и в плохую его репутацию, которую, неизвестно отчего, сам он словно старался поддерживать.

Несколько месяцев подряд у Иванова и процент был выше и показатель по экономии, но разве могло такое случиться, чтобы этот приехавший на стройку за длинным рублем хапуга обогнал бригаду, которой руководил совершенно иной человек – посланец столичной молодежи? И этому посланцу ночью завезли на объект пару лишних машин кирпича. Будто бы в счет сэкономленного.

Иванова, правда, решили отметить, наградить значком передовика, и кто-то из руководителей управления уже успел шепнуть ему, чтобы на вечере был в новом костюме, но перед самым собранием кто-то другой, просматривавший списки, удивился: Иванов? Да этот при чем тут – он даже не комсомолец!

И вот все значки уже раздали, а его среди награжденных не вызвали... Сидел Володька в зале, и ему казалось, будто все кругом только о том и думают, что вот он, дурак такой, вырядился в новый костюм, даром что глотник, а ему не дали, и правильно!

– Маяк называется! – горячился у меня дома Володька. – А давай так: поставь рядом, каждому по тысяче штук кирпича, и тогда посмотрим, кто раньше да у кого будет стеночка, а у кого – дуля с маком... А то вон что-о! Какой же это маяк, если другому из-за него света не видать?!

И так нам обоим стало обидно, что решили мы тут же идти домой к Белому и выложить ему всю правду-матку. Ему это надо, пусть знает! Молодость – молодость!.. По дороге завернули в «Гастроном» – может быть, жалкие люди, думали, что Иван Григорьевич тоже воспримет «ноль пять» как знак особого доверия?

Закуску он тоже поставил, но пить опять не стал.

И в комнате только гул стоял: это мы с бригадиром Ивановым попеременно били себя в грудь, выкладывая эту самую правду...

Несколько дней потом я все ходил, как нашкодивший щенок: когда Белый наконец позовет? Что скажет?

Я тогда работал редактором, многотиражка уже выходила дважды в неделю, нас в редакции стало пятеро. В «газетный» день – когда мы сдавали номер – была у нас такая привычка: после обеда полчасика вместе покурить да поразговаривать. И вот выбрал он такую минуту, когда мы тихо-мирно сидели рядком на старом диване да, скинув резиновые, выданные административно-хозяйственной частью сапоги и вытянув ноги, блаженствовали, каждый на двух стульях... Вошел так, как будто забрел к нам случайно, хотя, подумать, было у него когда время на случайный визит?

– Кажется, удачно попал? Гляжу, все в сборе. Что ж это вы, дорогие газетчики? – И когда на лице у последнего сошло это благостное выражение послеобеденной лени, нарочно строго сказал: – Люди говорят, не все так хорошо у наших маяков, как вы тут, слушайте, рисуете... Мы в парткоме комиссию создаем, которая кое в каких делах должна разобраться, а я просмотрел тут газету: вы все про одного и того же. И проценты и экономия... А что у нас – других бригадиров нету? Я думаю, редактору тут надо сделать выводы.

И посмотрел на часы. И заторопился.

Ох, и стыдно мне было «делать выводы»! И долго же пришлось думать! Теперь мне кажется, что и книгу-то «Здравствуй, Галочкин!» написал я после этих раздумий...

Припомнились потом заполошные деньки на первой домне, когда перед пуском, казалось, вся стройка сошлась на крошечном пятачке... И все свои, кого давно знал, но уже по году не видел, потому что стройка уже вон как разрослась, и сколько командированных, поприлетавших из Караганды да с Магнитки, и уже вся эксплуатация, и государственная комиссия в полном составе, и ни разу никуда не вылезавшие конторские, приехавшие теперь на уборку территории, и представители министерства с самыми широкими полномочиями... Каких только проблем не родилось в этом ни днем; ни ночью не затихающем человеческом муравейнике! Каких только он не вызвал забот!

И каждый из руководителей стройки разрывался тогда между самыми неотложными делами, каждый был словно белка в колесе.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.