Может быть, и ему тоже часто снится теперь один и тот же сон: высокие стены в лесах... стальные конструкции...
Снится наша с ним стройка.
Наш Запсиб.
Летом он написал, что в сентябре собирается на Рижское взморье, и я, когда прочитал, потер ладони: у меня тоже была путевка в Прибалтику на это же время. И я нарочно не стал отвечать, решил устроить ему сюрприз.
Уже там, в Юрмале, изо дня в день я обзванивал санатории, задавал один и тот же вопрос: есть ли такой отдыхающий – Белый Иван Григорьевич? Секретарь парткома Западно-Сибирского металлургического завода, из Новокузнецка? Только за несколько дней до моего отъезда мне ответили наконец, что есть. Когда разыскал санаторий и его вызвали из корпуса, он появился с торопливым любопытством, издалека вытянул шею и, как всегда, прищурился. Штрипки он, видно, не успел заправить или забыл, спортивные брюки от этого казались коротковатыми, и, несмотря на модные, с красными полосками велосипедные туфли, вид у него был не только домашний, но и как будто даже простецкий и очень соответствовал радостному тому удивлению, с которым он протягивал обе руки:
– Откуда ты, слушай, взялся?!
Потом на нем уже был и строгий галстук и новенький, в полоску пиджак с орденскими планками.
Сколько мы с ним друг друга знали – и бок о бок работали и рядом жили, – никогда почти не видел я его при параде, и сейчас мне нравилось на него смотреть, невысокого и уже почти совсем седенького, с этим добродушно-хитроватым его, всем на Антоновской площадке известным прищуром. Всегда и во всем отличала его деловитая, я бы сказал, крестьянская простота, и сейчас мне было любопытно замечать, как словно прибавилось в нем значительности, когда надел этот костюм с планками – тот, в котором «представлял» Запсиб в министерстве или в Совмине...
Мы с ним неторопливо ходили, осматривали громадный санаторий, гуляли по песчаным дорожкам среди сосен. Потом я ему показывал Дом творчества, посидели мы в баре, выпили кофейку и пошли по людной центральной улице Юрмалы. Около магазина культтоваров он придержал меня за руку:
– Жалко, что закрыт, – и кивнул на витрину. – Балалайка! А я давно ищу, у нас не бывает...
– Вы играете?
– Раньше играл. До войны еще. Дядька у меня на Кузнецкстрое работал, к нему я и приехал. Большой был любитель, а я тоже чуть-чуть умел: в деревне все-таки вырос! И вот, как минута выдастся, сядем на балконе друг против друга и давай... С тех пор в руки не брал, а другой раз увидишь – так хочется!
Я только представил, как идет мимо его дома кто-либо из наших ребят, а Иван Григорьевич сидит себе на балконе, на балалайке наяривает...
– Придется мне потом зайти, жаль!..
И я тоже искренне пожалел. Во-первых, потому, что и мне безотчетно нравится балалайка. И я тоже, бывает, казалось бы, ни с того ни с сего покупаю вдруг что-нибудь такое, что мне хотелось иметь когда-то в далеком детстве и к чему теперь уже, может, и не притронешься, только будешь поглядывать иногда...
Видел я Белого где-нибудь на бюро, когда он без всякой жалости распекал какого-нибудь опять сорвавшего сроки субподрядчика и выговор предлагал обязательно с занесением... Видел под проливным дождем на митинге по случаю пуска очередной коксовой батареи. На комсомольском собрании. В заводской столовой. В цехе среди рабочих. Дома с ребятами... И очень мне хотелось теперь посмотреть, как он будет выбирать себе балалайку.
У него с собой был старый «ФЭД», еще тот, с каким он, когда только что к нам приехал, обошел стройку, чтобы увидеть, с чего ему тут придется начинать, и с каким шоферы, эта бедовая братва, привели его тогда в поселковую милицию: говорит, что свой, но вот какое дело – в выходной день ходит и снимает все подряд, даже растворный узел, который давно пора сжечь, и тот на пленку... У самой кромки моря, так, чтобы видно было и чаек и маленькое рыбацкое суденышко, мы с ним друг друга сфотографировали, а потом кого-то из прохожих попросили снять нас вместе.
Долго шли берегом на закат, и он мне сказал:
– А ты знаешь, я тут как-то подумал... Тебе не приходило в голову, что ты здорово виноват перед Запсибом?
Я остановился:
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.