Как-то решили мы дать в многотиражке статью управляющего о положении дел в тресте, и я отправился к нему за материалом. Велел он Нине никого не пускать и часа два, то, расхаживая по кабинету, рубил короткой, тяжелой рукою воздух, а то, опершись широким подбородком на скрещенные ладони, сидел за столом – крупная его седая голова чем-то напоминала львиную – и все рокотал, рокотал густым, как будто чуточку обиженным басом.

Выражений он, прямо надо сказать, не выбирал, но столько в его речи было образного, столько народного, что я сидел, не дыша, и только радовался, едва успевая записать то одно мудреное словцо, то другое.

– Строить мы пока не умеем, Головотяпства много. И головотяпов. Я бы и статью так назвал: «Головотяпы», мол!

Редактор мой по каким-то причинам в это время отсутствовал, одернуть меня было некому, и я старательно сохранил разговорный стиль управляющего: критиковать так критиковать, чего уж там! Вышла газета, и он почти тут же позвонил: зайди-ка!

– Это что ж ты, сукин ты сын, наделал?! – зарокотало в кабинете. – Кто ж такие статьи пишет?

– Да ведь это все ваше, Николай Трифонович!

– Мое-то мое, но оно для понимания дела было, а не для газеты! – опять он рубил тяжелой рукой, но глаза, казалось, светились лукавством, – Тебя чему учили? За что, сукин кот, в тресте зарплату получаешь?

А я стоял на своем: многотиражка, мол! Газета маленькая, почти семейная. В ней можно.

И он наконец не выдержал, улыбнулся, уже не скрываясь:

– Можно, думаешь? Ну, пусть их! Раз головотяпы и есть. Пусть хоть немножко в самом деле начальники отстающих управлений почешутся! Пусть совесть кое-кого прошибет!

А слухи о том, что новый парторг «зажал» управляющего, становились на стройке все настойчивей. Сперва товарищ Казарцев на открытом партийном собрании, отдуваясь и грозно поводя очами, давал объяснение по поводу пятиминутного опоздания. Потом большинством голосов получил на заседании парткома выговор за то, что в горячее для стройки время, никого не предупредив, укатил на охоту и пропадал там целых два дня – один из них был рабочим...

Как-то уже недавно мы с Иваном Григорьевичем вспоминали Казарцева, и Белый сказал:

– Я с ним тогда до-олго в одну машину не садился. Поймите, говорю, Николай Трифонович, мне просто неудобно. Действительно: ну, как так? Управляющий, значит, всякие эти самые слова... а секретарь парткома стоит рядом, ушами хлопает. Хорошая картина! А поправлять вас при всех не могу: стыдно мне, потому что вы старше... До-олго мы вместе не ездили. А потом он как-то: ладно, садись. Слово тебе даю, что роток на замок. Видишь, говорит, я даже галстук сегодня надел с белой рубахой... Ну, поехали мы. И он, слушай, выдержал, правда. Ни одного тебе грубого слова. Зато когда в трест вернулись, тут же стащил пиджак. Вот, говорит, где у меня, Иван Григорьевич, эти твои цирлих-манирлих!.. Повернулся ко мне спиной, гляжу, а рубаха у него – хоть выжми. В то время я, как и многие другие, думал, что просто нашла коса на камень, такие у людей характеры, оттого и хочет Белый поставить на своем, и только много позже стал понимать, что это началась тогда на нашей «партизанской» стройке борьба за дисциплину, за самоуважение, за порядок...

Стучали и стучали колеса, крепчала за окнами вагона зима, и я то думал о предстоящей встрече с друзьями, а то ворошил прошлое и тогда и хмурился и улыбался – всякого было на Запсибе.

Припомнил, как мы с Володей Ивановым ходили к Белому «за правдой»...

Разворот, которого все так долго ждали, тогда уже начался, работы стало непочатый край, и соревнование из докладов да из речей наконец и правда перекочевало на стройплощадку – да еще какое жаркое! Старались и комсомольцы и постройком, мы в редакции тоже не отставали, и один за другим пошли возникать почины, и здесь и там появились маяки, замелькали портреты, зазвучали имена... Бывало, правда, так, что один, предположим, раствор экономить предлагал за счет кирпича, а другой кирпич за счет раствора, но это уже были те самые издержки, которые и в самом деле шли от большого желания поскорее построить гигант черной металлургии – «первенец третьей металлургической базы на востоке страны».

А снабжение материалами было еще не очень, то и дело случались перебои, и, чтобы поддерживать соревнование, в управлениях да на участках поневоле приходилось кого-то обеспечивать получше, а кого-то, выходит, обделять, и отсюда начинались обиды и разгорались страсти.

Однажды в воскресенье ко мне домой – Слава Карижский к тому времени уехал, а мы с Лейбензоном уже обзавелись семьями – пришел Володя Иванов, потоптался у порога, покосился на оттопыренный свой карман, спросил: «С этим – примешь?»

До этого у нас были довольно сложные отношения. Идешь по стройке, только глянешь на то здание, где трудятся Володькины ребята, а бригадир уже громко и повелительно кричит с лесов:

– Гуляй мимо, тут стахановцев нету!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.