«Человек, пораженный нуждой и стеснением, от которых он не оправился, либо лишенный власти и богатства, бывшего в руке его, — на всякого такого человека не след спешить полагаться царю, доверять и верить ему…» — перебивает молитвенный строй его мыслей еще одно яркое место из книги, врезавшейся в память.

А шестерик бросает от Феди тень на стену — уродливая громадная обезьяна творит непонятное дело, или мохнатый ведьмак мечется от потолка к полу.

Но нет беспросветного горя. Загнанный в угол зверь решается на отчаянное и бросается, наконец, на своего мучителя.

Федя снимает комнату у вдовы-дьяконицы. Через нее просачивались в село слухи о какой-то страшной книге, о ночных бдениях Феди, разговорах с самим собой и о многом другом.

— Известно — деньги, до кого не доведись, разве сладко, — шепчет дьяконица.

— Раз такие деньги у человека — жениться надо, а то спятит, — вздыхает соседка.

Растворяются двери, мимо женщин проходит Федя: серый, под глазами круги, подозрительно оглядывается, губы крепко сжаты. Идет на могилку к родителям.

Сторож погоста не боится Феди, заметил его и подходит:

— Убиваешься?

— Убиваюсь, — едва выговаривает Федя, губы у него, как из глины: тяжелые и вот-вот отвалятся.

— Ну, что ж, в час добрый, убивайся, пока жив.

Разговор прекращается — сторож заметил две головы, показались и сразу спрятались за забором. Мальчишки дивуются на Федю. Сторож крадется, но мальчишки исчезают. Тишина. Федя чувствует себя, как береза в лесу, если с нее одной ободраны все листья — обездоленная.

Дьяконица нашептала отцу Василию, и однажды он пришел к Феде. Едва достучался — Федя не открывает кому попало. В комнате затхлый воздух — окна наглухо, смятая постель, неугасимая лампада перед образом. Отец Василий крестится на образа, а Федя прячет под подушку какую-то затрепанную книжку.

— Чего, Федор, сокрушаешься? — говорит отец Василий. — Дух человека дает пищу его болезни. Но духа уныния никто не может перенести. — Льет бальзам на истерзанную душу богача. — Надеющийся на свое богатство падет, но праведные расцветут, как молодой отпрыск. Умному нет радости в большом богатстве, ни печали в малости его, — поучает отец Василий, — богатство это, как тень облаков, дружба со злыми или ложная хвала — нет в этом постоянства.

Федя вздыхает, не смотрит на отца Василия, положил руки на колени, сидит, как у фотографа.

— Богатый человек — мудрец в глазах своих, но умный бедняк обличит его. Завистливый человек спешит к богатству и не знает, что нищета постигнет его. Посмотри, Федор, на бедного, ходящего в своей непорочности. Не печалься, если один день у тебя будет мало денег (Федя заметно вздрогнул), доблестный почитается и в бедности, яко лев, который внушает страх, даже когда он лежит неподвижно. А богатого презирают, если нет добродетели у него, как собаку, к которой относятся с презрением, хотя и разукрашена она ошейником. Быстро портит человека не нужда, а богатство. И деньги, и прочие блага жизни скоро приходят, когда приходят, и быстро уходят, когда уходят. Довольство жизнью лучше богатства.

Дверь приоткрывается, и дьяконица делает знаки, шепчет: «Вспрысните его святой водичкой, батюшка», но отец Василий сердито отмахивается.

— Ну, прощай, Федор, купеческий сын, — поднимается он, — помни: не тронет нужда душу бедного, и не унизит его, если душа еще жива, и нет пропасти, из которой Бог не поднял бы человека, если он достоин и хочет этого.

Федя остался один, ни жив, ни мертв: ему ясно — отец Василий не сомневается в его разорении, подготовляет его к страшной доле. Эта беседа, как соборование безнадежно больного.

Что будет делать человек, истомивший себя воздержанием? Как поведет себя закаявшийся пьяница, если его уверить, что все равно погибнет он под забором, сгорев от вина? Нет ли предела всякому терпению?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.