- А я даже, как звали его, не успел узнать... Волокушин поднялся.
- Ладно, пойду я... Ты без толку из траншеи не вылазь. А муру эту насчет соломы из башки выкинь. Никогда не повторяй! Мертвые тут не мертвые. Тут все воюют, понял? Сегодня я живой, а завтра могу быть убитый. Буду валяться там, посреди поля. Прижмут пули - можешь подползти, укрыться. Только если ты шнура, жизненку спасаешь, тогда я для тебя и правда солома, навоз, А бьешься, по немцам, а не в небо от страха палишь, значит, я дот, я и мертвый дерусь заодно с живыми...
Темнело. Синяя мгла поглотила развалины хутора и метластый тополь, перешагнула через кусты терна, засыпала недальние воронки, захоронила тела убитых, подступила вплотную. Ночь пришла с первой ракетой, нервно прочертившей неровную дугу над нейтралкой. С ночью вернулись в траншею звуки жизни. Едва погас придавленный к земле низким небом слепящий свет, как задвигалась, заговорила, затопала ногами рота. Закачались тени над бруствером и позади траншеи.
- Где он тут? - выросла перед Ленькой коренастая фигура. - Да не ты. Убитый где? Ага, здесь.
Подошел еще кто-то. Подхватили, понесли...
И тогда Ленька тоже поднялся. Цепляясь за скользкие комья, перелез через бруствер, пополз в темноту, натыкаясь на мокрые колючие стебли бурьяна. Шарил перед собой, пока не уперся во что-то тяжелое, неподвижное... Солдат лежал в той же позе, лицом вверх, головой к хутору, вытянув ноги. Ленька нащупал шипастые подошвы его ботинок. Вытащив ножик, долго тыкал то в задубевшую кожу, то во что-то мягкое, пока не затрещали под лезвием шнурки. Ступни убитого распухли, и Ленька выбился из сил, прежде чем ему удалось стащить тяжелые бутсы. Отдышавшись, тут же стал переобуваться. А когда переобулся и почувствовал, как теплеют в сухом пальцы, показалось, что никогда в жизни не приходилось ему делать более изнурительной работы. Ботинки были добротные, крепкие, не пропускали воды, и Ленька подумал, что их хватит надолго, может, до самой победы...
Происходило непонятное, непоправимое. Должно было вовсю плавиться солнце, потому что еще на рассвете перестал дождь, и впервые за весь март открылось им чистое, без облачка небо. Большое солнце должно было ложиться им на затылки. Ведь на всех их часах уже перевалило за десять. Время ведь не может стоять на месте, хоть Леньке и казалось, что оно заклинилось после того, как ровно в десять, по красной ракете, рота поднялась и пошла на хутор Гребенников...
Но они не видели солнца. Они попадали в сотне метров от своей траншеи, растеряв друг друга, а над ними клубами плыл черный, смешанный с распотрошенной землей дым. Им бы идти в открытую, а они лежали, расплющенные многометровой толщей огня и грохота. Поле под Ленькой по-живому вздрагивало, то сдвигалось вбок, то проваливалось. Леньку мотало, как если бы он распластался на дне захваченного штормом баркаса.
Ничего этого не должно было быть. День не смел превратиться в ночь. Ослепившая Леньку чернота была заказана не ему. Еще совсем недавно в месиве разрывов поднималась на воздух немецкая передовая. Вытягивая шею, Ленька прислушивался, как раскатывались поверху рулоны листового железа. Била наша артиллерия. Там, впереди, ничто не могло выжить.
И верно, ни одного выстрела не раздалось навстречу, когда рота встала и пошла. Пошли и соседние роты. Весь батальон двинулся туда, где не было уже ничего. А солдат была, наверно, тысяча. Как могла голая степь упрятать такое множество солдат?.. Это была не просто атака. Наступление. И не рота, даже не батальон - наступал полк.
Уже топорщились впереди поднятые на дыбы перекрытия немецких блиндажей. Уже бежал Ленька, подгоняемый нарастающим, утюжившим нейтралку топотом и тысячегорлым криком, как вдруг ударился, будто о стенку, обо что-то жаркое, закрутившее его на месте. Запорошило глаза, рванула ноздри ядовитая гарь. Вторым разрывом Леньку смело на дно глубокой воронки.
Не было ни боли, ни страха. Лишь великое удивление - одно лишь толклось в мозгу, как в ступе: «Из мертвых, что ли, воскресли немцы?..»
Снова тряхнуло воронку. И еще раз - уже так, будто сошлись ее края и захлестнули его с головой. Выплевывая землю, Ленька ринулся на поверхность, уперся в мягкое.
- Лежи, - прохрипели над ухом.
Ленька оттолкнулся, глотнул гари. Было черно.
- Убьют! - навалились ему на грудь. Он увидел лишь зубы человека.
Волна разрывов отметнулась куда-то в сторону. Редела пыль. И, как сквозь густую кисею, округлилось перед Ленькой незнакомое, в грязи и в колоти лицо. Человек пялился, по-сумасшедшему сверкая белками... «Откуда он взялся?» - отодвигаясь, подумал Ленька. И тут заметил почерневшие звездочки у него на погонах.
- А где наша рота?
- Какая наша?
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.