Ленька отвернулся. Но возмущение его как-то сразу же улеглось, словно наткнулось на что-то податливое, погасившее злость. Будто размахнулся, ударил, а удар пришелся по трясине.

- Чего ты можешь понимать! - без всякой обиды или раздражения стал выговаривать ему Муха, ворочаясь в тесноте окопчика. - Ты... Ты вон лучше себе на ноги чего-нибудь добудь.

Мокрая шинель холодила спину. Холодно было груди и коленям. Леньку знобило.

- Как стемнеет, пошарь перед траншеей, - деловито советовал Муха. - Там побитых много.

Особенно стыли ноги. Ленька поджимал пальцы, стараясь оторвать их от сквозных дыр в раскисших ботинках. Пальцы скользили, как по льду.

- Прямо перед нами один лежит. Рукой достанешь, - продолжал Муха. - У него американские, на шипах.

Муха мог не рассказывать Леньке, что там, перед траншеей. Н про этого, в американских, мог не говорить. Ленька каждый раз припаивался глазами к заслонявшим полнеба шипастым подошвам, когда заглядывал за бруствер. Там была набухшая от воды, изрытая воронками земля и мертвецы. Чья-то желтая макушка торчала из сытого чернозема. Одна макушка. Чуть дальше скрючился немец - обгорелый, почти черный.

Что это был немец, Ленька догадался по гофрированному бачку от противогаза. Бачок пеньком торчал рядом. Немцы носили в них полотенца, мыло, зубные щетки... Раз Муха притащил откуда-то такой бачок. Там и правда все это было. Мыло Муха сперва хотел оставить. Уже с месяц они не держали в руках мыла. Но Муха все-таки и его выкинул.

За обгорелым немцем еще лежали убитые. А дальше поле заметно поднималось. Бурые кусты терна стлались поверху. Нечетко, будто размытые дождем, серели стенки то ли хат, то ли сараев без крыш и одинокий, похожий на истертую метлу, тополь. Хутор Гребенников. Где-то там были немецкие окопы.

Взвизгнула пуля. И сразу же вторая. Вторую Ленька не услышал. Но она была. Отчего же еще колыхнулся воздух и дохнула Леньке в затылок горячая струя? И он вспомнил, как Муха говорил: «Та, которая свистит, та не твоя. Той не бойся». Близко прошла пуля.

- Откуда он бьет? - приподнялся Ленька, оглядываясь на Муху. И вдруг понял, что ничего не может ни доказать, ни посоветовать уже не раз побывавшему и на передовой и в госпиталях Мухе: надо или не надо было снимать ватник с убитого; что делать с засевшим где-то в развалинах снайпером...

Муха стоял на коленях и, прижавшись к гребню бруствера, смотрел на хутор. Что-то выслеживал там.

- Так не засечешь, - уже сожалея о своей недавней горячности, старался Ленька вызвать его на разговор. - Бинокль нужен. Без бинокля что ж заметишь?

Муха делал вид, что не слышит. И Ленька не выдержал.

- Ну, ладно тебе. Я ж не хотел. Когда ты этот ватник принес, ну, понимаешь... Только что сам видел его на том солдате, а тут еще пятна... Будто мы мародеры какие. А ты его, ну, как винтовку или автомат... Ведь правда? Муха? Тебя как по-настоящему звать? Все Муха, Муха. Ну и я Муха... Меня на нашей улице Архимедом дразнили. За то, что разные устройства изобретал. А дня три назад, когда на дневку остановились, в этой станице, как ее, ну, школу помнишь? Так вот, я нашел там книжку. «Этика» называется. Спинозы. Философ такой был. В предисловии написано. Сижу, читаю. Ничего не понятно. Вдруг подходит какой-то капитан - после мне сказали, наш комбат: «Что это у тебя?» Я показал. Тогда он спрашивает: «А ты политэкономию изучал?» «Нет, - отвечаю, - не изучал». «А исторический материализм?»

«Тоже не изучал». Постоял он, помолчал, а потом: «Эх ты, Спиноза...» А вчера увидел и, представляешь, узнал. И опять: «Жив, Спиноза?» И засмеялся. А в первый раз почему-то не смеялся... Окрестят меня теперь этим Спинозой... А тебе не надоело Мухой называться? Да плюнь ты на этот чертов хутор!...

Ленька потянул его с бруствера за локоть. Муха стал как-то странно оседать и вдруг повалился спиной Леньке на грудь. Голова запрокинулась, и Ленька увидел залитое кровью лицо, неподвижные, дико вытаращенные глаза. Попятился в глубь траншеи, и Муха, словно цепляясь за него, сползал следом, пока не улегся прямо в воду у Ленькиных ног. В правом виске у него круглой родинкой чернело отверстие. И, раздирая заткнутое чем-то деревянным горло, Ленька закричал:

- Муху убило!...

Не дрогнуло от его крика поле, не шевельнулись мертвые за бруствером. Молчал за серой пеленой дождя спаленный хутор Гребенников, и одинокое голое дерево там не качнуло ни единой веткой. Только звякнул кто-то железным в траншее,. и, словно тихое эхо, пошло по ней, удаляясь и повторяя на разные голоса: «Муху убило... убило... убило...»

- Санинструктор! - позвали там. - Рукавцова.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• …
• 14
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.