... Он принес эти самые ориентиры. Не успел отдышаться, как пришлось снова сняться с места. Скрытно, без шума, цепочкой по одному они долго петляли по траншее.
- Дойдете до стыка, свяжись с Куценко, - бросил наконец Ермаков шагавшему след в след старшему лейтенанту. - Помни, в тринадцать ноль-ноль! И чтоб как черти! Мой НП тут будет... А ты чего ждешь? (Ленька нерешительно переминался среди штабных и солдат охранения.) Марш в роту!
Если б только знал Ленька, где была его рота!
- Ты еще здесь? - нахмурился комбат, снова наткнувшись на него. Потом как-то странно сощурился. - А, оставайся! - стащил с плеча сумку.- Держи, вояка...
В сумке была ракетница. Сбоку - набитые патронами газыри. Вытащить бы, подержать... Но не давали покоя эти случайно услышанные слова: «Помни, в тринадцать ноль-ноль»... Что-то такое будет в тринадцать ноль-ноль...
Ленька подвинулся поближе к Ермакову и, подражая ему, стал неотрывно смотреть поверх бруствера. Серое поле безлюдело впереди. Его замыкала цепь покатых холмов. Холмы как холмы, если не считать чего-то бесформенно большого, черного на самой верхушке одного. «Танк, - разглядел наконец Ленька. - Он, горелый! Ориентир. А где же дерево?..» Оно тоже черное, может, сухое, а может, тоже горелое - торчало далеко левее, километра за полтора. И Ленька понял, что эти полтора километра - та черта, через которую еще сегодня, сейчас, им предстоит перешагнуть, чего бы это ни стоило. Комбат сам вывел людей на исходную для нового броска. Тринадцать ноль-ноль - тот назначенный час, когда время начнет отмеривать последние минуты жизни немцев, засевших в окопах второй линии обороны, н, кто знает, может, и последние минуты самого Леньки. Но теперь никакие мины не заставят его залечь...
Вспоминая, он заново переживал эти минуты перед атакой. И не мог унять горечь оттого, что и тут все получилось не так, как должно бы... В тринадцать ноль-ноль он не выскочил из траншеи. Батальон рванулся к немецким окопам, а Ленька остался на месте. Он ожидал, когда же Ермаков перемахнет через бруствер, и это будет сигналом и для него. Ведь теперь Ленька был при Ермакове... А Ермаков, казалось, и не собирался покидать укрытие. Следил за боем, отдавал приказания.
Выбрались они из траншеи, когда там, на холмах, все уже было кончено. Впереди комбат, за ним Ленька и трое автоматчиков спешили в роты. Изредка еще подвывали мины. Ермаков шагал широко, не оглядываясь. Ленька приседал при каждом разрыве. Приходилось бежать, чтобы не отстать.
Никакого ЧП не могло случиться посреди истоптанного поля, через которое только что пробился батальон. Разве шальной осколок... Комбат не боялся осколков. Все меньше кланялся им и Ленька. Тан и шли они: комбат, чуть сбоку Ленька, а дальше автоматчики... И не пришли в роты...
Теперь они лежали рядом, в лощине, где оставили их до темноты. Ждать уже было недолго. Солнце, скатившееся за бугор, наверно, совсем село, потому что небо сделалось фиолетовым и холоднее стала исходящая от земли сырость. Но все равно Леньке казалось, что этому мартовскому дню не будет конца. Поскорее бы угас он и их унесли, чтобы не слышать минометной пальбы и не думать: вот рванет и добьет их, - чтобы рядом были здоровые, сильные люди и прошло томившее его чувство незащищенности. Наверное, то же самое, только как-то иначе испытывал Ермаков. Он порывался подняться, но лишь стукался затылком о землю и стонал, не столько от боли, сколько от бессильной ярости на свою беспомощность. Должно быть, устав от этой борьбы, он расслабленно вытянулся, затих, и Ленька решил, что комбат уснул.
- Где мы? - вдруг, словно очнувшись, тихо спросил Ерманов. - Светло или ночь уже?
Разрывная пуля перебила ему сухожилия на правой руке, повыше локтя. Вторая попала в переносицу, наискосок... Леньку пугали туго перебинтованные глаза комбата. «Какие у него были глаза?» - силился вспомнить он.
- Тут мы, на старом месте, товарищ напитан. Скоро нас вынесут. Темнеет.
- А наши где?
- Вперед пошли.
- Это хорошо.
- Им-то хорошо, а я... - начал было Ленька.
- Ты молодец. А вот подлецам, что посылают таких, как ты, на передовую, даже не научив стрелять... Я бы...
- Никто меня не посылал. Я сам, - пробурчал Ленька.
- И правильно сделал.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.