Потомок венецианского Дожа

Матросы, свидетели столкновения Петина с боцманом, переглядывались друг с другом, и один из них, конвоировавший меня на шхуну и принимавший участие в моем избиении, захихикал:

- Смотри, ой, смотри, защитник слепых и хромых, не пришлось бы и тебе на закуску рыбам пойти! Твоего хромого все равно боцман утопит в море! Петин угрожающе оглядел кубрик.

Уставшие люди не выражали никакого желания ругаться. Даже матрос с грубым, рябым лицом, произнесший эти слова, отвернулся от нас, положил голову на стол и через минуту засопел носом.

Мой новый друг рассказал мне историю своей жизни.

До тех пор я и не подозревал, что существуют определенные исторические законы, классовые взаимоотношения, борьба людей за право лучшей жизни, протесты и смерть, героизм и подлость.

Эта беседа была началом моего стремления к самообразованию, к знаниям, которое заставило меня перечитать множество книг по вопросам политики, науки, искусства.

Когда ко мне вернулись силы, и я вышел на палубу, стоял чудный летний день, и море было спокойно.

Шхуна ходко шла вперед узлов по семь в час, вдоль кавказских берегов. Двухдневный шторм отбросил нас далеко от берегов Крыма.

Команда уверенно и ловко работала на мачтах. На палубе стоял шкиперский помощник Кацыка и распоряжался работой команды, а за гротом ругался боцман.

Не зная, что мне делать на шхуне, и чувствуя себя еще неспособным на какую - нибудь тяжелую работу, я направился к замаскированной пушке, около которой стоял Петин...

МОЙ НОВЫЙ друг, увидев меня, очень обрадовался.

- Тебя назначили гальюнщиком, но ты этим не смущайся, - сказал он успокоительно. - Мы все до твоего прихода на шхуну по очереди исполняли эту работу. Затем ты будешь убирать капитанскую каюту, матросский кубрик и помогать коку. Работы для тебя хватит. Коком у нас грузин Чиковани. Добрый человек! Прислан к нам за политику. Есть еще один человек, которого ты не должен бояться - это судовой механик Филиппов. Он смертник с линейного корабля «Ростислав», пишет стихи и изучает эсперанто. Остальные все - рвань, портовая шпана, каторжане. Кто же из честных людей пойдет сюда на службу!

По палубе быстро приближалась к нам грузная боцманская фигура.

- Ты что это стоишь без дела? На даровые харчи приехал, бездельник! - заорал он на меня своим осипшим от постоянного крика голосом. - Пошел на ют палубу мыть, да зайди к капитану!

Когда я взбирался по трапу на ют, мне послышались звуки скрипки.

Пораженный этим обстоятельством, я осторожно подошел к полуоткрытому люку, откуда неслась мелодия незнакомых мне напевов, и заглянул в каюту. На мягком ковре шкиперской стоял капитан и, прижимая скрипку к левому плечу, с увлечением раскачивался в такт мелодии и порывисто водил смычком по струнам.

Я удивился внезапной перемене, изменившей все лицо шкипера. Сквозь маску жестокой окаменелости, которая поразила меня еще при первой с ним встрече, проглядывала теплота необыкновенной внутренней сердечности. Виллани был в каком - то полузабытьи, и отдаленные видения, навеянные музыкой, смягчали стальной блеск холодных глаз.

Чем объяснить такое превращение, такое внешнее видоизменение этого патентованного негодяя?

Когда я вспомнил много лет спустя этот день у берегов Кавказа и капитана в необыкновенном для него виде, я задумывался над причинами этого явления.

Что представляла собою Венеция средних веков - царица Адриатики? Что представляли собою ее патриции, хищники тогдашнего капитализма - правители колониальных земель, смелые авантюристы? Это были люди, любившие искусство: живопись, поэзию, музыку, скульптуру. И это было естественно! Голубое неаполитанское небо, красота города, одаренность венецианцев, романтика подвигов и могущество республики являлись причинами общего влечения венецианцев к красоте. Тяготение к искусству не могли парализовать ни обильно лившаяся кровь, ни узаконенная жестокость, ни ужасы человеконенавистничества... В те минуты я глядел на человека, у которого властно пробуждалось влияние наследственной закваски, сохранившей еще силу Венецианской культуры.