Впереди фронта

Весь день толпа беженцев металась по станции, женщины в смятении носились по рельсам от эшелона к эшелону, хотя ни один из них не мог двинуться с места. Эшелоны стояли без паровозов, те должны были прибыть то ли из Фастова. то ли из Винницы, как говорили, из какого-то «резерва» Юго-Западной железной дороги. В отличие от всех остальных женщина не проявляла ни малейшего интереса ко всей этой суматохе, она словно бы закаменела в своем горе, и юркие маневровые паровозики, давно списанные с больших линий, сердито прогоняли ее с рельсов. Машинисты злились, что-то кричали ей, она же улыбалась им виноватой и какой-то затравленной улыбкой обиженного ребенка. Узнала наш вагон в тупике, сказала старшине, что теперь ей незачем эвакуироваться, что она хотела бы остаться тут и вместе с нами защищать Казатин.

– Милая женщина, – ответил ей старшина, – мы прибыли сюда не защищать, а подрывать. И жить в нашем вагоне небезопасно – сама видишь, куда нас поставили. В чертов тупик, потому что все вот эти ящики – с взрывчаткой: если в наш вагон попадет бомба, от Казатина мокрое место останется. Тут дело не женское.

– Коли так, то и я подрывать буду. У меня муж сапером был. Комиссар саперного батальона. Вовкотрубенко. Может, слыхали про такого?

– Нет, не слыхали. А тебя как звать?

– Настей...

– А фамилия? Вовкотрубенко... по мужу?..

– По мужу... А девичья – Стеблинская. Из-под Белой я.

– Вот и шла бы себе туда...

– Куда?

– К Белой. Какая уж тут эвакуация... Рукой подать...

– Я и говорю...

– Ну что, ребята? Как? – обратился к нам старшина.

– Пускай кашу варит...

– Без фартука?

– Ничего. Оденем ее в штаны да в кирзачи. Обмотки-то, небось, не захочет носить.

– Почему же... Мне все равно. Могу и в обмотках...

– Вот тебе котел, пшено. Сейчас жару принесем, костер разложим, будешь кашу варить.

Только успели развести огонь, как за ней явилась целая женская делегация. Уже немолодая, красивая женщина со строгим лицом, в хромовых сапогах – видно, командирша – отозвала старшину, о чем-то пошепталась с ним, после чего он окинул Настю придирчивым взглядом и проговорил почти торжественно:

– Рядовая Вовкотрубенко, я вынужден отчислить вас из группы, поскольку вы утаили от нас весьма важное обстоятельство, которое не позволяет вам нести воинскую службу. Теперь я и сам вижу. Извините, что сразу не обратил внимания. Для меня главное в человеке – глаза, а там я ничего не заметил...

Женщины окружили ее и повели к поезду, все еще стоявшему без паровоза. Отойдя на порядочное расстояние, Настя оглянулась и помахала нам. Старшая тоже пошевелила пальцами в воздухе.