Проснулась, конечно, в постели, под пуховым одеяльцем, Ксюша дочку перенесла, сна не потревожив.

Просыпаться Мерлене не хотелось. Чтоб Ксюша не заметила ее пробуждения, только чуть разлепила ресницы и увидала: Ксюша тут, на страже дочерних желаний. И не без дела, упаси бог. Вяжет. Очередной новомодный свитер. Тысяча первый, небось.

Это была страсть Ксюшина – свитеры вязать. Работа всегда с ней. В метро, в автобусе. Мерлена сама слышала: мать даже в обеденный перерыв вяжет, а то, что в очередях – это своими глазами видела.

– Привычка, – отвечает Ксюша на вопрос о ее пристрастии к вязанию. – Способ отвлечься от забот. Терапия.

Мерлена знала: мать лжет. Никакая это не терапия, деньжонки свитерами Ксюша зарабатывает. На своих болящих. Вот только кто для нее будет вязать свитеры, когда свалится, наконец?

«Если на меня надеется, то напрасно».

Этот приговор Мерлена вынесла только что. Она не желала примирения.

3

В поезде Ксюша опять успевала во всем: вязала, обслуживала Мерлену, разговаривала за двоих. Мерлена принимала материнские услуги молча, но без срывов. Нормально разговаривать она никак не желала, но, щадя мать перед посторонними людьми, делала вид, что увлечена чтением. И еще писала письма.

Она отправлялась в санаторий на всю последнюю четвертую четверть и на первую летнюю очередь, это при условии, что ее не станут оперировать. Но, вероятнее всего, операция потребуется... И Мерлену вдруг обуяла страсть к писанию писем.

Ксюша не пыталась подглядывать, кому и что пишет дочь, но она и теперь нашла повод полюбоваться Мерленой. Ксюша находила в почерке Мерлены черты отцовской круглой скорописи и своих отточенных хвостиков, и все же это был совершенно самостоятельный почерк, вполне уже определившийся. Понятный каждому, открытый, упрямый и застенчивый.

У Ксюши навертывались слезы от странного и тревожного чувства. Она, Ксюша, все-таки вырастила дочь, выходила этот непригодный для жизни росток. Осталось последнее усилие. Самое тяжелое, может быть, потому что Мерлена вошла в трудный возраст. Дома девочка стыдилась костылей даже, кажется, перед Ксюшей, а может, и перед собой. А в поезде – нет. Даже как будто щеголяла костылями. Ксюша догадывалась, в чем дело. Мужчины, ехавшие в вагоне, глядели на женщину, которая, даже стоя у окна, продолжала вязать, не на спицы глядели. Иные пытались заговаривать с Ксюшей, и Мерлена всякий раз была тут как тут. «Мамочка, – говорила она громко. – Принеси мне водички лекарство запить...» Или еще что-нибудь, но обязательно поминая свое родство и свою болезнь. Пусть знают, что ты старуха, что у тебя дочь невеста... Да только невеста ли? Ты ведь калек рожаешь.

Отпуска на работе Ксюше не дали, но у нее было трое суток заработанных. До курорта поезд шел меньше суток. Ксюша узнала расписание, и, кажется, все тут складывалось на редкость удачно. Поезд приходил в восемь утра, обратно шел в пятнадцать.

– Это же почти целый рабочий день! – успокаивала себя Ксюша. Хлопот предстояло немало, нужно успеть поместить дочь в санаторий; когда у

тебя на руках путевка, это дело не хитрое, но Ксюша надеялась познакомиться и переговорить со всеми врачами, сестрами и нянечками, которые будут полезны дочери. Предстояло также достать обратный билет, в предсезонье это, видимо, дело отнюдь не безумное. Ну и кое-что купить...

Поезд, разумеется, опоздал, но только так, приличия ради, минут на пятнадцать всего. Вокзальчик был невелик. Площадь перед ним казалась чересчур просторной. На площади стояло множество автобусов, прибывших специально к поезду, чтобы развезти пассажиров по санаториям и пансионатам.

В автобусе Мерлена сказала:

– Смотри, мама. Если ты и здесь будешь перед всеми лебезить, я слово даю – ни одного письма тебе не отправлю.

Ксюша покорно кивала головой, но не удержалась. Почирикала что-то на ушко сестре, оформлявшей документы, а дочери тут же пояснила:

– Спрашиваю, кто главный врач. Мерлена замкнулась.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.