— Зря вы, папаша, такое пренебрежение оказываете, — поддакивал зять. — Опять же трава — естественное произрастание, какой от нее вред?

Иван Семенович смотрел на зятя сквозь. Голоса его не слышал, не замечал. Думал, радуется, стремится, небось, полагает: ему все достанется, все заграбастает. И зачем ты, господи, на все воля твоя, так сделал, что Афоне определил смертный час? Дед копил, отец копил, для кого, господи?

Дед Ивана Семеновича был прасолом. Прасолы не платили ни гильдийских повинностей, ни акцизов, это им облегчало торговые обороты. Купеческого почета и купеческого гонора у прасолов не было, но капиталы они имели крупные и сидели, помалкивали, в церкви вперед народа не лезли, карет не покупали, а случалось, одалживали губернаторам. Торговали же тем, что под руку попадет.

Увидит прасол лошадь сопатую или с запалом, купит, вылечит, продаст в три цены. Хлеб залежавшийся купит, с четверти по три гривны скинет, домой привезет, глядь, уж у него на дворе настоящий покупатель.

Дед брал пеньку, сало, масло, битые стекла, тряпье, все вроде по мелочи — курочка по зернышку, — перепродавал и капитал имел миллионный. Шестерых сыновей выделил, трем дочерям приданое дал. Один из его внуков, двоюродный брат Ивана Семеновича, тоже Яковлев, вышел в московские купцы, ворочал многими миллионами, звали его Григорием Никифоровичем, и про Григория Никифоровича Яковлева в Тарутине рассказывали много удивительного.

Иван Семенович ни дедовского, ни отцовского таланта по коммерческой части не имел, но кое-что добавил к унаследованному, вот и заводец Болошовский присмотрел и невесту Афоне, а вышло зря.

Он не спал по ночам, щурился на далекие зарницы, прислушивался к ночным шорохам, и на душе у него было плохо.

— Папенька, вы б медку выпили или мака пожуйте, вот сон и сморит, — советовала Татьяна и, глядя на него, глотала слезы.

Утром он попросил принести зеркало, взглянул на себя, понял, что ждать осталось недолго, только и сказал:

— Эко согнуло. В гроб краше кладут.

Васька принес тазик с водой и расшитый утиральник. Иван Семенович побрызгал на лицо, потер глаза, махнул: «Пошел вон!» Васька попятился, прижимая тазик к животу, задом отворил дверь, а утиральник забыл, экий растеряха!

Затем дверь слегка приоткрылась, показался рябой нос приказчика Тихона, которого Иван Семенович называл своим «економом».

Последний год Яковлев обленился, совсем отошел от дел, ждал Афоню, а все дела по чайной, по обоим магазинам и по торговле вел Тихон — верткий мужичонка с лицом, изъеденным оспой. Голос у Тихона был визгливый, как по противню ножом.

— Бог помощь, Иван Семенович.

— Здравствуй, батюшка.

Тихон вылез из-за двери, бочком подошел к постели.

— Как здоровье, самочувствие? Спали как?

— Чем это от тебя несет? — удивился Иван Семенович.

— О-де-колон-с, — с улыбкой ответствовал Тихон.

— Опять по бабам шлялся?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.