Баку. Солнце. Море, вышки и ветры. Ветры и ветры. На ногах не стоит человек!.. Баку. Центр. Улицы. Дома. Люди. Стада автомашин. Милиционеры на перекрестках своих высоких «скворечнях». Официозы. Метро. Магазины. Ярко и пестро. В глазах рябит.

Баку восточный и Баку европейский. Где-то на грани. Речь человеческая мягка, как выдохи аккордеона. Так говорит азербайджанец на своем языке. Так говорит русский на своем. Любой, если он бакинец.

Бакинец — понятие. Великолепное понятие. Значительное. Не просто гражданин столицы Азербайджанской Социалистической Республики, а гражданин такой столицы, которая приняла, прилюбила к себе людей множества других наций. И все они, эти люди, при значительном большинстве аборигенов республики, годами пестовали зданий особый, сочный, колоритный тип бакинца.

Годами. Многими и нелегкими.

Годами, наполненными беспримерным интернациональным единением. Добро боролось со злом. Победило добро. Победило политически, государственно. Медленно, но верно стало изгонять из сознания людей остатки собственничества, остатки шовинизма и национализма, остатки прошей мерзкой отравы, гнездящейся в душах людей. Легко возбудить, заразить. На лечение идут годы.»

Шагает сейчас бакинец по своему городу. Свободно, легко ему. Город — его. Магазины, театры, метро, пышки, солнце, море, ветер — его. Проспекты н улицы — его.

Шаумян — улица, и Шаумян — чело-пек. Если у кого-нибудь это привычное название позванивает в ухе серьгой-безделушкой, возьми, товарищ, за

— Шаумян — это человек. Он тоже хотел ходить по Баку вот так, свободно, легко, без шпиков, без постоянной угрозы тюремной решеткой, без выкриков мусаватистов, что он чужак, не мусульманин, без истерик дашнаков, что он изменник своей нации. Он любил и был любим. Он ласкал своих детей. Он, рожденный в городе Тбилиси, учившийся в городе Риге и в городе Берлине, по складу своего ума мог стать философом. Он стал борцом, чрезвычайным комиссаром Кавказа. И здесь, в Баку, много лет вел за собой трудовой народ.

Однажды он сказан:

— Я счастлив, товарищи, поздравить вас с объявлением Баку Трудовой Коммуной».

Говорил о будущем социалистическом строе, который для нас уже реальность, о новых отношениях труда и капитала, о новом, социалистическом образе мышления и чувствования. В этот день бакинские большевики национализировали нефтяную промышленность. Упал колосс, на котором заждилдся старый, прогнивший мир. Как все это ударило по кошелькам, по кубышкам, по сейфам в банке!

Ему этого не простили. Против него объединились социал-предатели всех оттенков: мусаватисты и эсеры, дашнаки и меньшевики. Если до сих пор речи их можно было принять за революционные, то стоило тронуть капитал, как все обнажилось и стало на свои места. Зазвенело английское золото. Забряцало германское оружие, турецкие сабли.

Три месяца и три недели жил после этой речи Степан Шаумян. Потом у него отняли жизнь. У него и его единомышленников.

Расскажи это ничего не помнящему и поведи за собой на площадь комиссаров, и мемориалу 16-ти. Там всегда люди. Там всегда молодые. Они ходят, думают. Памятник нужен не для тех, кто лежит в земле, а для тех, кто на земле. Мемориал – памятник для памяти. Человек может жить без глаз, без рук, без слуха. слуха. Без памяти человек перестает быть человеком.

Вместе со Степаном Шаумяном лежат в одном ряду 26 человек. Он среди них самый старший и по возрасту. Ему 40. Остальным тридцать с чем-то, двадцать с чем-то. Редактору «Известий Бакинского Совета» Сурену Осепяну 28. 27 лет редактору «Бакинского рабочего» Арсену Амиряну. 26 лет Григорию Петрову, которого Ленин послал в Баку Чрезвычайным военным комиссаром от Центра.

Молодые, они лежат тут без седин. Мускулы играют. Плечи не знают сутулости…

В ту ночь, когда губернский комиссар Мешади Аэизбеков упал в холодный песок Закаспийской пустыни, на узкой бакинской Азиатской улице раздался крик младенца. У Мешади родилась дочь.

Они должны были жить, эти люди.

Мешади был инженером, кость от кости, плоть от плоти этого города. Несгибаемый ленинец, смел и решителен, дипломатичен и рискован, он был одним из организаторов партии азербайджанцев-коммунистов «Гуммет». И ему кричали мусаватисты: «Изменник нации!»

Алеша Джапаридзе собирался стать учителем. Его родина — верховья реки Риони в Западной Грузии, горное село Шердомети. Его родина — южные склоны Главного Кавказского хребта, снежные пики, бурные ледяные потоки, небо нестерпимо синее и близкое — рукой достать! И его родина — мазутный, вышкастый и ветрастый Баку, которому он отдал 14 лет своей самой активной и зрелой жизни, став в Коммуне комиссаром внутренних дел. И хотя за эти годы были у него туманный Лондон (съезд РСДРП) и холодный Великий Устюг (ссылка), знойный Трапезунд (партийное поручение) и суровый сибиряк Енисей (ссылка), все это работало на него, на Баку.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.