Золото

Иван прошел олимпийскую дистанцию без напряжения, как на разминке. Остались довольны и руководство команды, и он сам, и главный тренер, а Геннадию Петровичу угодить непросто. Они работали вместе уже семь лет, и только однажды после первой победы на чемпионате мира Иван услышал от него нечто похожее на одобрение.

К победе на прикидке Геннадий Петрович отнесся настороженно – темнят соперники! Иван даже обиделся, словно все, у кого он выиграл, по мнению Геннадия Петровича, играли в поддавки.

Когда они начинали работать вместе, Иван, пожалуй, относился к успехам куда более скептически, чем Геннадий Петрович. Спорт он любил, с лыжами, кажется, и родился. Сколько помнил себя, каждую долгуш зиму на Вологодчине бегал с отцом, чемпионом области по лыжам, на соседний речной обрыв, а потом дальше, туда, за реку, мимо мшалого болота, к Монастырю и обратно. С годами «обратно» становилось все более долгим и долгим.

К славе Иван никогда не рвался. А пришла она еще в школе – стал лучшим в классе, лучшим в районе и, наконец, подобно отцу, в семнадцать лет – чемпионом области. Потом сборы, первенство России, чемпионат страны.

Сколько было всего, сейчас и вспомнить трудно, пока нашел его Геннадий Петрович и взвинтил до жадности тягу к победам. И чем ближе оказывался Иван к сборной страны, тем труднее давались шаги. Но как бы туго ни приходилось, он никогда не пищал, стиснув зубы, шел вперед.

Вот так и добрался до этих Игр. Вот так и стал фаворитом не только советской сборной, но и всей олимпийской лыжной братии. К нему теперь внимательно и уважительно присматривались парни с громкими лыжными фамилиями. Вез конца терзали журналисты, с улыбчивой вежливостью выворачивая душу: что, где, когда...

Проснувшись, Иван лежал с закрытыми глазами. Вставать рано, можно себе позволить чуть-чуть понежиться. Да и день привычный – прокатись налегке и постарайся забыть о старте.

Ему почудилось, что за дверью возник какой-то непонятный шум: как бы морская волна подкатила и, ударившись о закрытую дверь, отхлынула.

«Ну вот, хозяйка уже на ногах!»

Иван взглянул на узкое с цветными стеклами окно – ни дать ни взять древний замок! Хотя жила советская, команда в небольшом частном пансионате с очаровательной и заботливой хозяйкой, успевавшей все сделать по дому еще до того, как встанут постояльцы.

Рассвет замер на полпути: внизу, в кривых улочках зимнего курорта, еще жила темнота, но там, наверху, на снежных шапках, уже властвовало солнце и вершины светились, подобно нарядным елочным игрушкам.

– Перед смертью не надышишься! – произнес Иван свою любимую поговорку. – Вставать все равно придется!

Он покосился на кровать Глеба, соседа, друга и многолетнего конкурента. Где-то в глубине души кольнула жалость: Глеб на этот раз – то ли возраст сказывается, то ли перетренировался – вылетел из основной обоймы и мог рассчитывать на что угодно, но никак не на веру тренеров и начальства.

Иван неохотно слез с высокой старинной кровати и сделал несколько резких движений, как бы прислушиваясь: ничего не случилось за ночь в его теле и по-прежнему ли оно готово к борьбе, как вчера?! Дышалось легко, двигалось легко, и Иван успокоился. Со стороны посмотреть, он неизменно выглядел спокойным, даже когда внутри все кипело от ярости. Потому и звали его за глаза «Ледянкой». В кличке этой, приклеившейся к нему после рассказов о родной деревне, пожалуй, как нельзя лучше и точнее выразилась суть его спортивного характера: хладнокровный, работавший, как зверь, в белом снежном одиночестве. Скорость и километры за спиной стали его единственной страстью.

Стоило сойти с лыжни, Иван сразу становился вялым, медлительным. И только тот, кто прошел с ним по лыжне десяток-другой километров, знал взрывную силу этой медлительности. На лыжах Иван преображался, напоминая стремительно разворачивающуюся пружину. Казалось, давно должен закончиться любой завод, а Иван все бежит и бежит. И это уже не человеческое тело, а невиданный по совершенству механизм.

Ледянка! Ныне мало кто даже из деревенских знает про ледянку – слепленное из соломы, глины или коровьего помета толстостенное круглое корыто со сверкающим слоем льда, наращенного на днище. Когда лежит ледянка в углу сарая, и не подумаешь, что может она стремительно лететь с горы с седоком внутри.

Фрау Гертруда уже давно хлопотала на кухне. На столе желтел традиционный завтрак – стакан апельсинового сока и яичница с беконом.

Иван проглотил завтрак как можно быстрее, словно отбывал повинную. Затем выскочил на улицу, в снег. Жадно схватил пригоршню белой массы с нетоптан-ной целины – пока добрался до чистого снега, провалился почти по пояс. Скомкал снежок, поднес к носу – понюхал, потом – как скрипит? – к уху. Опустив руку и уже машинально растирая снежок пальцами, задумался.

«Вот и попробуй попасть на мазь! Снег, как каша у плохой хозяйки: может и сырой оказаться, может и подгореть... Специалисты свое слово скажут, но бежать-то мне. Думай. Иван, думай!»

Он мысленно побежал по трассе, которую успел изучить так хорошо, словно родился в этих местах. Была у Ивана феноменальная способность, которую не раз проверяли и тренеры и товарищи, – достаточно ему единожды прокатиться по любой трассе, и он с топографической точностью обрисовывал все спуски, подъемы и повороты. Вот и сейчас он видел долгие ложбины, в которых бредет лыжня льдистой тропой, и открытые солнцу склоны, на которых она «поплывет» раньше, чем на других участках. Хорошо; если бы «поплыла» после того, как он уже пробежит.