Живем и помним

— Поздно их воспитывать. Опоздали мы к ним. Я сам деревенский, помню, в какие игры мы играли в их возрасте. В казаки-разбойники. А эти в десять лет уже не дети... Парней армия исправит, а вот девчат...

Лето на Вологодчине выдалось такое, что по ночам надо топить печку. И по вечерам обычно кто-то сидит у нее, дежурит, пока остальные смотрят телевизор, читают, пишут письма. Они уже взрослые мужчины, но вот после Афганистана разлука с матерями дается им все труднее.

Валентин Петухов, студент пединститута, сержант запаса:

— Я служил в разведке. Там недолго свыкнуться с тем, что умрешь. Думаешь об этом спокойно. А как вспомнишь мать... Как она это переживет, что с ней будет? Я один у нее, а она с двадцать пятого года... Писал ей часто, как мог. И все одно: погода хорошая, кормят нормально, живу хорошо. Никогда не плакался в письмах...

Знаете, что для меня сейчас самое трудное? Приходить к родителям погибших. Не знаешь, что и сказать, чем утешить. Про себя-то, конечно, знаешь, что утешить нечем. Недавно были у матери одного старшего лейтенанта. Оказалось, мы из одного района — Тепличного. По одним дворам бегали...

Григорий Мастюгин, студент политехнического, рядовой запаса:

— Я приехал домой черный, как эти штаны, а волосы белые. Худой, как трехколесный велосипед. Мать меня руками трогала — действительно ли живой я. Сейчас об этом можно со смехом рассказывать, а тогда... Мы стояли у пакистанской границы, пропускали караваны. Там до брони дотронуться больно. Даже в хэбэ на «ресничку» (крышка люка бронетранспортера. — Д. Ш.) сядешь, так еще ерзаешь, пока она не остынет немного. Письма нам раз в четыре месяца забрасывали. Мне всегда доставалась, самая большая пачка — писали родители и три сестренки, младшие...

Олег Завьялов, студент политехнического, сержант запаса:

— Бывает, людям странно, что я так к матери отношусь. Что так люблю ее. Это редко теперь бывает, что ли? Говорят, что солдат из-за девчонки может себе пулю в лоб пустить. Не знаю, как это... Там, в Афганистане, главное, чтобы мать ждала. Мать там — это все...

Евгений Кремлев, студент политехнического, сержант запаса:

— У меня одна мать. Отец умер, когда мне было два года. Что писал матери?.. Как мог успокаивал. В каждую свободную минуту садился за письма, правда, они трудно давались. Не потому, что нечего писать. Всего нельзя писать... В конце письма иногда добавишь, что со следующим могут выйти задержки. А у самого руки дрожат.

Когда они возвращались три, .четыре года назад, то их еще не встречали у трапа пионеры с цветами. В аэропортах и на вокзалах к ним липли холеные мальчики лет сорока: «Давай чеки поменяем... Не продашь ли чего?..»

Они узнавали и не узнавали своей страны. Им казалось, что-то случилось, пока их не было. А случилось с ними. Они вернулись с войны... Они поняли раньше нас, что жить, как жили, нельзя. Ребята открывали газеты, но по газетам выходило, что Афганистан — всего лишь заметка в колонке международной информации, всего лишь эпизод в череде событий.

— Я вернулся, когда в Вологде было не больше тридцати «афганцев».Часто приглашали выступать в школах, в институте, но перед выступлением предупреждали: «Не дай бог скажете, что там кровь. Чтобы, знаете, не было разговоров, что там кто-то гибнет...»Вот и рассказывал, что там хорошо, жарко, а потом мне вопросы: «Давали ли вам автоматы? Стреляли ли вы?» Вот после этого и не знаешь, смеяться или плакать... Как объяснить, что с криком «ура» мы кишлаки не брали, что патриотизм там не в том, чтобы поднять людей в полный рост и погубить, пусть и ради победы... Пытаешься что-то объяснить, но потом думаешь: ни черта! Кто там не был, до конца не поймет.

Так говорил мне Володя Пресников, второй секретарь Советского райкома комсомола Вологды, один из тех, кто создал клуб воинов-интернационалистов, кто опекает сейчас стройотряд «Шурави». Я привез ему потом записку от ребят: «Старик, приезжай, если получится. Нужен твой совет и опыт...»

Володе, самому старшему в клубе, 27 лет. Служил в десанте, вернулся с ранением и медалью «За боевые заслуги». Полгода как стал секретарем, этим летом пробил свое первое большое дело — районный оборонно-спортивный лагерь. Мы сидим с ним у окна в его маленькой комнате общежития, я рассказываю о делах в «Шурави», а он о ребятах, о будущем клуба:

— Из Олега Завьялова не знаю, какой получится инженер, а вот комсомолу такие люди нужны. Он все доводит до конца, понимаешь? Потому и за клуб так переживает. Рейды, встречи, вечера, выступления... Это все хорошо. Но ради этого два десятка мужиков, понюхавших пороху, собираться каждый день не будут. Пусть даже в своем собственном подвале. У ребят в Череповце те же проблемы. Задумали они строить МЖК воинов-интернационалистов, загорелись, мы обещали поддержать — и все. Туда сунулись, сюда. Кругом стенка. Ни одно предприятие не захотело стать заказчиком. Мол, нет в стране такого нигде, зачем же нам эта морока? А идея-то какая! Да и не только в идее дело, ведь сколько ребят, имеющих льготы, маются без жилья. Нет, все как положено, их ставят на очередь ветеранов войны, но вот, посуди, в нашем Советском районе в такой очереди семьсот человек, дают по две квартиры в год. Значит, тот, кто в конце очереди, получит квартиру лет через сорок! А чего могут дождаться в такой очереди фронтовики? Будь МЖК, мы бы построили квартиры себе и им...

Я листаю его армейский альбом, вижу Володю на фотографиях. Тот же, с залысинами, широкий лоб, увесистый боксерский нос и по-детски пухлые губы, но там, на этих фотографиях, он кажется старше себя сегодняшнего. А прошло уже пять лет.

Троих друзей потерял Володя в Афганистане. Одного сопровождал в последний путь на родину, в Ижевск. Заходил в его дом вслед за похоронкой, нес цинковый гроб, стоял у могилы. Командир сказал ему: «Дослужишь в Союзе, тебе осталось полгода». Это был единственный приказ, который он не смог выполнить. Он вернулся обратно, в свой десантный взвод.

...В Череповце на одной из пятиэтажек как-то появилась аршинная надпись: «Мы тебя ждем!» Расходясь после похорон, ее сделали одноклассники погибшего солдата. В том доме осталась жить его мать. Каждый день она проходила мимо этих хороших, искренних слов и каждый день плакала. Те одноклассники больше не приходили. Наверное, они решили, что долг памяти уже отдали. Или им просто стало некогда.