Исчезнувшие, запеленутые в простыни, младший брат и бабушка точно скрылись в туманном воздухе, и сандружинницы, которые увезли их, нигде не появятся больше и не поведают Саше, где ее родные. Но мать, умершая мать, была рядом, и оставалась последней прочной нитью, соединяющей девочку с надеждой. Она могла закрыть глаза и представить себе мать, как в детстве, подвижной, полной женщиной, шумно заботящейся о дочери. Она приходила на могилу не ради памяти, а потому что эта могила была единственной душевной опорой в ее небольшой истончающейся жизни.

Конечно, Шура не понимала всех внутренних побуждений подруги, но улавливала, что уже на самом краю она, уже занесена нога для последнего шага. И Шура отчаянно, словно решаясь на подвиг, прошептала:

— Подожди... Подожди... — и, суматошно развязывая кошелку, достала из нее банку с супом. Она взболтнула банку, чтобы равномерно разошлась густота, отвинтила крышечку и до краев наполнила ее.

— Пей! — скомандовала она. Саша сделала от могилы несколько мелких шажков, протянула худенькие, чуть трясущиеся руки и приняла в две ладони драгоценную посуду. Сначала пригубила, потом? затаив дыхание, вбирала в себя жижу, разварившуюся крупу, распаренные овощи. Саша опорожнила крышку, ничего не говоря, держала ее в руках, пока Шура не вынула осторожно крышку из цепких пальцев.

— Знаешь, — просветленно и не по-детски торжественно молвила Шура, — ты жди меня здесь в это время завтра... — И она пошла быстро, не оглядываясь на подругу, неся в себе сильную и возбуждающую радость. Возле дома в кустарнике она вынула банку — супа в ней не хватало на три пальца. «Ну, ничего, — утешила себя Шура, — себе поменьше налью».

Как-то Шура, придя из свиносовхоза, застала в Риминой квартире приковылявшую из дальнего городского района старуху родственницу.

— Ну-ка, давай банку, сама разолью, — прошамкала бабка. Обхватила костлявыми пальцами стекло, посмотрела на свет, почмокала:

— Жирный харч Римка набухивает... А чего она до завязочки не нальет? Чай не свой?

На следующий день, когда Шура с банкой заявилась в свиносовхоз, Римма, поежившись, отвела ее в закуток и, нависнув, как хищная птица, зашипела:

— Воровкой заделалась! Все зубы повыщиплю! Куда деваешь?

И тут Шура впервые ясно осознала гордость за свой поступок. Ответила, не пряча лицо, смело:

— Я не воровала. А даю немного супа из своей доли девочке, подруге, у нее все умерли.

Римма не ожидала такого прямого признания и потому еще больше ожесточилась.

— Я от хрюшек отрываю, которые фронту нужны! А она благодетельствует всяких!

— Возьмите вашу банку, — так строго произнесла Шура, что Римма опешила и даже чего-то испугалась.

— Да ты не серчай, — вкрадчиво заюлила, — я ведь тебя воспитывать должна.

Но Шура уже подходила к охранникам, и вслед ей Римма идти не решалась.

— Воровка она, — заплакала дома Шура, и никто ей не возразил, а мать полуобняла печальную дочку.

Через неделю мать обрадовала Шуру.

— Нашла я тебе работу. Карточка рабочая. Телефонисткой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.