– Кому как, – ответил он.

– Вот именно.

Будто из камских глубин вынырнули огни, ослепили, заплясали на волнах и в воздухе. Берег в огнях развернулся перед нами, и «Метеор» погасил скорость.

– Вещи забыл! – крикнул я женщине, встречь толпы протиснулся в салон, отыскал свой рюкзак, дождался, когда сойдет на берег последний пассажир, и на причале никого не останется, никем не замеченный, выбрался в ночь, и в лицо мне задышали тополя.

В современной гостинице, рядом с пристанью, я – первый раз в жизни без хлопот – получил отдельный номер с горячей и холодной водой и видом на Каму.

На реке всю ночь скрежетали портальные краны, растекались огни по воде, и Кама не собиралась ложиться, будто прошла гроза и окропила окрестности благоухающей влагой.

Моя Кама была совсем рядом, и, смежив веки, я слышал, как она дышит и работает, и мне было хорошо. С тех пор как я помню Каму, а помню я ее давно, как сознаю себя на этой земле, я не знаю случая, чтобы она легла спать. Бывало, ночью ждешь парохода, вздремнешь, где придется, и сквозь смоленые стены дебаркадера слышишь: Кама не спит, толкается волнами в дерево, оглаживает камни на берегу и переговаривается голосами матросов, и плотогонов, и рыболовов.

Забывается она только зимой. В затонах, заиндевелые и студеные, замирают теплоходы, катера, баржи, и есть в этом замирании одушевленная печаль и обещание пробуждения весной по вешней воде.

Снился мне зимний затон, где, как рыбы на зимовке, грудились суда, и вмерзли они в зеленый лед. Они выстыли насквозь, нигде не осталось в них тепла, и мне хотелось отогреть их. Я бродил от судна к судну, входил в белые каюты и звал кого-то:

– Э-ге-ге-гей!

От моего голоса осыпался иней со стен. И каюты отвечали мне резким, студеным эхом. Иногда чья-то тень мелькала в помещении, и от этого мне было жутковато. А сквозь сон, успокаивая, грохотали портальные краны. Близко плескалась река, и, согреваясь под тонким одеялом, я слышал ее влажное дыхание.

Под утро я почувствовал чье-то присутствие в номере и не торопясь открыл глаза. Белая комната была полна утреннего воздуха, а в распахнутом окне впросинь синела Кама, и синь ее была, как взгляд.

Я умылся, оделся празднично и вышел в утренний город. Город был юн, как луговые цветы, когда с лугов схлынет половодье и они оденутся травами. Белые дома города, словно высеченные из уральского мрамора, были не выше сосен, что росли здесь издревле. Здесь не было любимой мною старины и не могло быть, потому что город этот был моложе женщины с аквариумом, и он был притягателен, этот лазоревый город. Все улицы уходили к Каме. Всюду ветер с реки путал мои волосы. Куда ни повернись, синела вода, и я не мог понять, в чем дело, пока прохожие не объяснили мне: город построен на полуострове, что возник после того, как Каму перегородила плотина.

Я шел по бетонной набережной, длинной, как боровая просека, и ветер наносил мне в лицо запах сосен, влаги и болота – течения в этом месте не было, но по дымящейся воде нет-нет да и расходились рыбьи всплески; и я с нежностью думал о моей Каме: «И здесь живая вода!»

Я был счастлив: сегодня утром я открыл город Чайковский. Он теперь мой – как белый храм посреди золотых сосен – город! Немного на земле таких городов, которые я бы принял снова и полюбил бы. А города нуждаются в любви, и ты нуждаешься в них, и если судьба сведет тебя с ними, ты будешь помнить о них, и больше света станет в душе твоей...

А набережной, как лесу, не было конца. Я все шел и шел по ней, и ветер с Камы докрасна исхлестал мне лицо, а я радовался.

Я искал женщину с аквариумом. Почему-то я предчувствовал, что встречу ее здесь – на набережной, – и сдерживал шаги, чтобы встреча состоялась.

Я вспоминал ее слова и с наслаждением повторял их наизусть:

– ...По Каме путешествуете?

– ...Моя свадьба будет негромкая. Да и будет ли она? Нет, не будет.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.