— Да ладно тебе!

Если Стеша покупает какую-нибудь кофту или материю, она приносит в цех и всем показывает, советуется. Тут ее дом, тут у нее все. Она как-то прочно тут. Представить наш участок без Стеши нельзя: он сразу скучнеет. А я бы могла так врасти? Десять лет на одном месте при одном деле? Не знаю, не знаю...

Вчера она подошла ко мне, взяла трубку, которую я уже подрезала, и спрашивает:

— А чего это такое? Я говорю:

— Как что? Ручка от рейсфедера.

Она говорит: «Точно. Хорошо, что ты в курсе, а то некоторые жарят в мою голову, а спроси что — глаза таращат, ему без интереса. Такой полуавтомат усовершенствовать очень трудно: он автоматом норовит стать».

Недавно Журавль принес мне подписать соцобязательство, что, мол, я выполню план к маю на 140%. Стеша увидела и говорит: «Она не даст 140. Ей не потянуть». Журавль говорит:

— Неважно. Пусть подпишет.

Стеша: «Нет, извините. Как это неважно? Это социалистическое обязательство, а не какая-нибудь трепотня. Раз подписала — значит, все, и не позориться».

Журавль сразу взмок: «Стеша, какая ты вспыльчивая женщина! Ну, не можем мы с этими обязательствами хуже других выглядеть. Ты же член бюро, должна понимать». Стеша: «Вот я как член партбюро и говорю: «Не трепаться».

Журавль ко мне: «Решайте, Курбатова, вам подписывать!» А сам ногой своей длинной дрыгает, как будто твист собирается выдать. Я посмотрела-посмотрела и говорю: «Нет, мне 140 не потянуть». Журавль, весь красный, косится на Стешу и говорит: «Вас дезориентируют некоторые и настраивают на противопоставление. Вы подумайте. Я к вам еще раз подойду. Позже».

Подхожу к Стеше:

— Ну как, тетя Стеша, подписать мне все же или нет?

Стеша в это время в руке масленку держала и говорит:

— Давай я тебе в мозги накапаю, может, скрипеть не будут — быстрее додумаешься. Ты решай сама, по своей совести. Есть совесть-то?

Я отошла от нее и решила не подписывать на 140%. Больше 105 — 110% мне не сделать.

С Олегом не разговариваю. Он ходит вокруг да около, задевает девчонок, которые работают возле меня, но я ноль внимания. Внутри все натянуто, все болит. Дверь в автоматку открыта, я смотрю туда, и Олег сейчас же поворачивает голову — тоже смотрит. Я отворачиваюсь, стараюсь сдержать себя, считаю, чтобы сосредоточиться. Иногда мне удается досчитать до тысячи, а потом я все-таки не могу себя удержать, смотрю. И он смотрит. Ему невесело, губы грустные, припухшие уголки — вниз. Ну и пусть. А зачем между нами Нюрка? Зачем врал?! Я отворачиваюсь, работаю с остервенением, кронциркуль валяется в стороне, я забываю промерить ручки, а когда спохватываюсь, оказывается, что я наделала браку — полно «укороченных». Что теперь делать? Только этого и не хватало, как раз к праздникам! Тут собрание скоро — пожалуй, попадешь в «святцы»... Все услышат, Олег услышит. О господи! Какая же я невезучая! Тупо гляжу на ящик с каштановой, мягкой пластмассовой стружкой, и вдруг меня осеняет мысль: спрятать бракованные ручки в стружку и выкинуть вместе с нею в общий ящик, не дожидаясь уборщицы. А там поди разберись. Не одна же я стою на этой операции... В конце концов это один раз. Всего один! Первый и последний.

Так я успокаиваю себя и, выждав момент, торопливо закапываю ручки в рыхлую, податливую массу стружки. Потом, через несколько минут, вываливаю стружку в общий ящик. Все! Операция «Икс» сошла благополучно. Я вздыхаю с некоторым облегчением. Теперь я не смотрю по сторонам. Я работаю сосредоточенно, штангель оттягивает карман халата. Я качаюсь влево, вправо как можно плавней, и все девчонки и женщины вокруг качаются влево, вправо, как в мерном, ритуальном танце. Я подобное видела в «Хронике». В нашей работе много значит ритм, это тоже роднит ее с искусством, если только правда, что в искусстве много пота и грязи. Подошел Караваев, поглядел:

— Во-во... Совсем другие приемы у тебя стали, чисто режешь, быстро.

Он промерил несколько ручек, посвистел довольно:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.