— Ну и хорошо. — Караваев подозвал Шулейкина: — Помоги вот барышне ящик в кладовку снести.

— Пусть она меня поцелует, — сказал Шулейкин. — Моральным стимулом пусть заинтересует!

Невольно посмотрела я на его губы. У него красивый рот, но какой-то мальчишеский, очень подвижный, и губы припухшие в уголках, как будто там маленькие мешочки.

— Ладно, ты сначала донеси, — сказала я ему и, сдернув косынку, выпустила на волю косу.

Он послушно взял мой ящик темными от масла руками и понес. Фартук стягивал его длинные, худощавые бедра. Красивый мальчик, ничего не скажешь. Когда мои детали Веруля поставила на весы и буркнула «норма», Караваев подал мне руку дощечкой:

— Ну, с почином!

Какой он мировой дядька, ей-богу!

По дороге домой увязался за мной Шулейкин.

— Слушай, Шулейкин, какие девчонки у нас все-таки на участке мировые! — Стала я ему рассказывать. — Вот помогли мне, все как одна...

Он засмеялся:

— Хорошие-пригожие... Точно! Ты еще от них поплачешь, от куколок, подожди...

Нет, нет, нет! Что бы ни случилось, я сегодняшнего не позабуду. Ни за что! Я помню, в школе на уроке физики мы брали друг друга за руки, строились цепью, а учительница подносила к руке первого в цепи слабый источник тока. И ток шел через нашу живую цепь, и я, хотя стояла тогда в конце, тоже ощутила легкий толчок. Вот так, наверно, и нужно встречать жизнь — взявшись за руки, цепью, и все будет хорошо.

Так мы говорили с Олегом и прошли, между прочим, автобусную остановку. Шли-шли и зашли в парк.

— Ты совершенно не знаешь жизни, — сказал Олег. — Если бы ты знала, какая тяжелая, подчас грязная жизнь у некоторых, ты бы не подала им руки, чтобы стоять цепью. Все это красивенькая болтовня.

Когда стемнело, мы пошли к выходу, но он слегка придержал меня за локоть.

— А обещанное-то? Я детали тебе донес?

Я отстранила его руку и, засмеявшись, хотела убежать. Но он догнал меня, повернул лицом и поцеловал так сильно, что я почувствовала влажные его зубы. Как у меня колотилось сердце! Я и сердилась и рада была, что он так сделал. Он приподнял мое лицо руками и сказал как-то невнятно: «Милая, милая». И поцеловал меня еще. Стало прохладно, от этого я только больше чувствовала, какое от него идет тепло, жар, какая у него широкая, твердая грудь, какой он сильный, красивый, и он влюблен в меня!

Он проводил меня до самого дома, в подъезде хотел обнять, но тут с площадки спустилась женщина в кофте внакидку, вглядываясь в нас, да как закричит: «Зоя!»

Конечно, это была моя мама, и, конечно, она уже звонила в милицию, морг и на завод. Она думала, что меня или втянуло в станок, или я попала под автобус, или мало ли что: шла по улице — балкон обвалился на голову. Разве не бывает? Я бездушная, неблагодарная дрянь, я шляюсь, я вгоняю ее в гроб, я совсем с ума сошла и т. д. и т. п. Все это она выдала мне сначала на площадке, потом в комнате. Олег, конечно, не будь дурак, быстро смылся, но я-то, несчастная, осталась. Господи, почему родители так устроены? Почему они ничего не хотят понять? Испортить такой день! Сегодня я стала рабочим, самостоятельным человеком, и неужели же так важно, есть мне 18 лет или еще осталось 7 месяцев до этого срока?!

Почему я не могу жить, как мне нравится, а должна ходить на поводу? Вдобавок ко всему зазвонил телефон — это Караваев спрашивал, вернулась ли я и что со мной. Потом звонил Журавль. Как я завтра покажусь на работе? Зачем она все время вмешивается?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 12
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.