Четыре раза обошел он вокруг квартала, четыре раза останавливался он под балконами дома, глядя в окно, где горел свет. Двигалась какая-то тень, красавица была там, ее там не было, она ушла, и, наконец, на пятый раз он увидел ее на балконе, куда ее выгнала из комнаты летняя духота. Она взглянула вниз. Она сделала какое-то движение.
«Так вот, – подумал он, – как это бывает. Вот как! Даже слепые видят этот костюм». Он улыбнулся ей. Ему даже не надо было махать рукой. И, наконец, она улыбнулась ему в ответ. Ей тоже не нужно было махать ему рукой. Он не знал, что делать дальше, и никак не мог избавиться от улыбки, которая приросла к его лицу, поэтому он заторопился прочь, почти побежал за угол, чувствуя ее взгляд на себе. Обернувшись, он увидел, что она сняла очки и близоруким взглядом смотрела на то, что могло казаться издали не более чем пятном света в великой темноте ночи. Потом он еще раз для ровного счета прошел вокруг квартала по городу, который вдруг стал таким прекрасным, что ему захотелось кричать, потом смеяться, потом снова кричать.
Он возвращался, как бы плывя по течению с полузакрытыми глазами, ничего не замечая вокруг, и, когда он появился в дверях, компаньоны увидели не Мартинеса, а самих себя такими, какими возвращались они сами. В этот момент они почувствовали, что что-то случилось с ними со всеми.
– Ты опоздал! – закричал Ваменос, но остановился. Ничто не в силах было разрушить эти чары.
– Кто-нибудь, скажите, – проговорил Мартинес, – кто я? Он медленно описал круг по комнате.
«Да, – думал он, – да, это костюм, да, это случилось с костюмом и со всеми нами сначала там, в магазине, в этот чудесный субботний вечер, потом здесь, когда, смеясь и пьянея больше, чем пьянеют от вина, как сам Мануло сказал об этом, в сгущающихся сумерках мы по очереди облачались в брюки, опирались, теряя равновесие, друг на друга, и балансировали, и растили, и согревали, и пестовали в себе это чувство с каждым уходом и приходом вплоть до того момента, когда пришел Мартинес – весь сверкающий и белый, как один из тех, кто отдает приказы, а весь мир тогда смолкает и подчиняется».
– Мартинес, пока тебя не было, мы одолжили три зеркала. Смотри!
Зеркала, установленные, как в магазине, под углом, отражали трех Мартинесов, а также отзвуки и воспоминания о тех, кто тоже надевал этот костюм и познал тот яркий мир, который открывается носящим на себе этот сшитый нитками кусок материи. Теперь в этом сверкающем зеркале Мартинес увидел всю невероятность того, что приключилось с ними, и глаза его увлажнились. Остальные тоже заморгали глазами. Мартинес дотронулся до зеркал. Они сместились. Он увидел тысячу, миллион закованных в белую броню Мартинесов, марширующих в вечность, отраженных, отраженных бессчетное число раз, не знающих над собой никакой власти, не кончающихся.
Он протянул пиджак в пространство. В какой-то задумчивости другие сначала даже не узнали грязную руку, которая потянулась к пиджаку. И тогда:
– Ваменос!
– Свинья!
– Ты не помылся! – закричал Гомес. – Ты даже не побрился, пока ждал! Compadres, в ванну.
– В ванну! – закричали все.
– Нет! – попытался вырваться Ваменос – Ночной воздух! Это погубит меня!
Они скрутили его и вытолкали из комнаты.
И вот перед ними стоял невероятный Ваменос в белом костюме, борода сбрита, волосы расчесаны, грязь из-под ногтей вычищена.
Его друзья, прищурившись, придирчиво рассматривали его.
«Трудно поверить, – думал Мартинес, – что это тот самый Ваменос, от одного вида которого, появись он в горах, случится камнепад. Если он проходит под окнами, люди плюются, выплескивают помои или еще что-нибудь похуже. Но сейчас, сегодня он пройдет мимо десяти тысяч окон, под балконами, по аллеям. Внезапно весь мир оказался заполнен мушиным жужжанием, потому что вот здесь стоял Ваменос – только-только покрытый глазурью сладкий пирожок».
– Ты просто отлично выглядишь в этом костюме, Ваменос, – печально сказал Мануло.
– Спасибо – Ваменос повел плечами, чтобы подогнать свой скелет к тому, что только что облегало скелеты других. Ваменос тихо сказал:
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
1945-1985. Живая память