Эта тихая, окруженная лесами жемайтийская деревушка приютилась у склона древнего кургана Жвагинис. Жили тут простые трудолюбивые люди. Из века в век они пахали землю и осушали болота, выращивали хлеб и лен, пасли в пойме Жялсвы гнедых жеребцов и черно-пестрых коров, затейливыми узорами тканей и звонкими песнями украшали свой быт, нянчили малых детей и приучали к труду подросших, а постарев, рассказывали внучатам сказки о богатырях, насыпавших на краю деревни высоченный холм. Завершив свой нелегкий путь на этой земле и тихо почив, обретали они покой на старом деревенском кладбище.

Так повелось издревле, так было бы и сегодня, и завтра, и послезавтра, и еще много-много лет. И не всякий литовец, а тем паче заезжий человек из иных краев знал бы, что есть в живописном уголке Жемайтии скромная и незаметная деревенька Аблинга.

Но грянула война.

Простые люди войн не замышляют и заранее к ним не готовятся. В воскресенье двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года Аблинга готовилась сыграть свадьбу Басе Луожите, и забот у всех было по горло.

Еще не рассвело, когда на недалекой границе с Германией застучали пулеметы, ударили пушки, с воем посыпались авиабомбы. Обезумевшие люди попрятались в оврагах и балках. Страшным ураганом прокатилась первая линия фронта, прогрохотала далеко на восток. Отступая, советские пограничники и местные активисты неподалеку от деревни уложили нескольких фашистов. Двое немцев нашли смерть возле колодца, где их настигла шальная мина, выпущенная самими оккупантами.

Когда канонада стихла, обитатели деревни, словно не веря в реальность развертывающейся трагедии, вернулись к повседневным делам. Каким-то образом надо было завершить прерванную свадьбу, проводить гостей, собрать разбредшуюся, перепуганную грохотом скотину...

Утром двадцать третьего июня в Аблингу вступил отряд карателей. Они пришли, чтобы расправиться с людьми, все преступление которых состояло в одном: это были советские люди. Разбойники пришли отомстить за убитых разбойников. Грабители, ворвавшиеся в чужой дом, что для них право хозяев защищаться? Каратели хватали мирных, ни в чем не повинных жителей Аблинги и загоняли в деревянный барак, где временно располагался магазин. Подвыпившая солдатня резала домашний скот, обыскивала и жгла избы, растаскивала крестьянское добро.

К вечеру всех схваченных: и молодых, и стариков, и детей – согнали на дно оврага и после диких издевательств принялись расстреливать. По одному, по двое, по трое... И все это на глазах остальных жителей деревни, ожидавших своей участи. После кровавой оргии от Аблинги остался лишь разносимый ветром пепел да несколько раненых женщин, случайно оставшихся в живых. Из-под горы трупов извлекли пятимесячную девочку Басе, которой фашистская пуля искалечила пальчики на руках, когда она цеплялась за расстрелянную мать. Кроме этой малышки, спасся только десятилетний Йонас Жебраускас: ночью он выкарабкался из-под тел расстрелянных родителей и соседей.

Так на второй день войны была уничтожена первая вставшая на пути фашистов литовская деревня и сорок два ее жителя – мужчины, женщины, подростки, старики, младенцы.

А фронт уходил все дальше на восток. Информационные сводки с гневом и болью сообщали о других, еще более страшных злодеяниях фашистов. Преступлений было так много и были они столь ужасны, что трагедия Аблинги померкла в этой всеобщей боли, в реках слез. Лидице и Орадур, Пирчюпис и Хатынь, Варшава и Ковентри звучали после войны чаще и громче, чем скромная, безвестная литовская деревушка. Но подлинная боль ничем не измерима, она бесконечна. А потому неуместно сравнение масштабов трагедий. И разве не трагедия – безвинная гибель даже одного человека?!

...Минул тридцать один год с того кровавого июня сорок первого, когда об Аблинге вновь заговорила вся Литва. По инициативе резчика по дереву народного мастера Витаутаса Майораса в то лето в деревне Жвагиняй открылся своеобразный слет народных мастеров. Чтобы воскресить в монументе мертвую деревню, сюда съехались самые уважаемые, признанные в республике народные художники: А. Багдонас, А. Мартинайтис и П. Кундротас из Таураге, А. Пушкорюс и его друзья Й. Паулаускас. А. Вилуцкис и Й. Лукаускас из Кретинги, Й. Гинейтис, Р. Кумшлис, А. Домаркене. Р. Пампарас, Л.Буткус, А. Сянкус, Й. Лукаускас (сын) и руководитель слета В. Майорас из Клайпеды, И. Ужкурнис из Вильнюса, Й. Игнотас, А. Савицкие и Й. Паулаускас из Тельшяя, О. Береснайте, А. Жулкус из Паланги, П. Дужинскас из Тришкяя, З. Шаткус из Гаргждая, Й. Шилинас из Паневежиса, Й. Юргялис из Прекуле... Тридцать талантливых резчиков по дереву. Вместе с ними в Жвагиняй приехали кузнецы Рагаускасы и лучший в республике шрифтовик М. Шилинскас из Тельшяя, а также столяр из Паланги Й. Юцюс. И началась удивительная, до тех пор не виданная и не слыханная работа.

Витаутас Майорас долго лелеял свою идею: скрупулезно собирал материалы о расстрелянной фашистами деревне, дотошно расспрашивал оставшихся в живых свидетелей трагедии, жителей окрестных деревень, разыскал родственников погибших, пока наконец по крупицам не воссоздал биографию каждого мученика, определил его возраст, занятие, описал характер и интересы. И все-таки Майорас довольно туманно представлял, как же должна выглядеть в дереве воскрешенная из пепла деревня. Но вот он встретил Йонаса Жебраускаса, того самого Йонаса, который в тот страшный день выкарабкался ночью из-под трупов и, гонимый ужасом, бежал с места, где произошла трагедия. Напомню: тогда ему было всего десять лет.

– Увы, ничего особенного я не могу тебе сообщить, – с сожалением говорил Майорасу Жебраускас, – помню только, как выбрался из-под груды мертвых тел весь окровавленный и бежал, бежал, пока были силы. А когда их уже не стало, все равно бежал. Боже мой, как же я тогда бежал!.. Даже когда солнце встало, я не мог остановиться.

И вот после этого разговора мастера словно осенило.

– Пусть каждый резчик выберет образ того из погибших, кто ему больше по душе, и работает так, как ему велят совесть и талант, – решил Майорас и раздал мастерам собранные им биографические материалы.

А потом состоялось своего рода распределение ролей, на котором было решено, какой мастер кому из погибших посвятит свою скульптуру, затем каждый выбрал один из огромных дубовых стволов – их свезли из соседних колхозов – и принялся за работу. Продолжалась она ровно месяц, ни о какой оплате за труд и речи не заходило. Каждый мастер стремился вдохнуть жизнь в твердое, трудно поддающееся резцу мертвое дерево. Каждый стремился передать в скульптуре свое представление об изображенном человеке и пережитой им трагедии.

Жизнь внесла в работу несколько важных поправок.

Через две недели после приезда в Аблингу мастеров руководство колхоза созвало всех родственников погибших на встречу с резчиками. Съехалось множество людей. Майорас рассказал, как идет дело, и попросил высказать свои пожелания и замечания.

И тогда Йонас Жебраускас, подойдя к одной из скульптур, вдруг обнял ствол дуба и разрыдался:

– Люди, да это же мой отец... Пришлось менять посвящение.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.