- Я, гражданка, полномочия имею, и при сем мандат на всякую контрреволюцию, даже и в скрытом виде, и имею подозрения на вас, как на элемент мелкобуржуазный, присосавшийся; хоть кандидатка вы в партию, но только пролетарской партии вам не видать, как своих ушей, потому как есть это с вашей стороны одна симуляция в политическом смысле, и потому я должен вас арестовать.

Тут по женской линии полагается истерика. А Мишка к бабьим слезам, как к дождику.

- Я вам приказываю, гражданка, не верещать, а относиться к делу вполне серьезно, потому как от диктатуры пролетариата вам не будет никакого снисхождения.

Та, понятно, в ноги, сапоги целует:

- Миша прости, когда бы знала да ведала!

- Поздно, гражданка, поздно. Секретарь, занесите в протокол унизительное поведение гражданки посредством воздействия на низменные мужские органы, при том в полноте власти.

И вдруг по партийной линии полный у Мишки крах жизни.

С досады по переулкам пуще пыль пустил, раком прошел, а дома голосом стал Матрену Егоровну перешибать.

Та то уж к старости сдавать стала, да и то сказать, плохая снасть, отдохнуть не дает язычок - то, ведь с поломкой - день кричи, день молчи.

Ну, когда двое орут, третьему уж языка не протянуть. А был и третий.

В тихости неприметной жил, издавна подмятый тучностью супруги, зыком пуганый, Трофим Иваныч, рабочий табачной фабрики, Мишкин отец, ну, а Матрене Егоровне - то, по приметам несущественным, а все же законный муж.

И в тихости мышиной жизни сквозь тусклое окно дней мерещился Трофиму Иванычу мир иной, полный всяких сверхъестественных возможностей.

К чудесному и сверхъестественному необъяснимое тяготение имел. До революции «Вокруг Света» выписывал со всеми приложениями и вечерами долгими, зимними, на луну путешествовал, на планеты, плавал под водой, охотился на носорогов. А ночами, в снах обертывалась чудодейственность эта вся своей страшной стороной; в смертельных судорогах бился Трофимыч в крокодильей пасти, погибал под лапой гиппопотама, просыпался с криком в липком поту.

Рядом, теплой русской печью, Матрена Егоровна сном обезоруженная, не страшная, прижмется в робости к ней Трофимыч. Пробуробит она вязким тяжелым языком:

- Начитался чертовщины - то, осенись крестным знаменем, и спи! Обымет тяжелой лапой, как малое дитя.

Так пуганный и жил при Матрене, как второе малое дитя. Вместе с Мишкой рос, не подрастал, да куда там Мишка, уж давишь, обогнал отца и ростом, и бойкостью речи, и твердым шагом, а Трофимыч так до старости, ни говорить, ни ходить, все по стеночке, все за Матренин подол.

Но было раз намерение дерзкое, не только твердой ногой стать, но и Матрену подчинить - в тайне великой сохранялась затея эта.

Опять же в страсти своей к чудесному наскочил Трофимыч на книжку.

На обложке глаз, как сверло, прямо в сердце, а от глаза во все стороны лучи гнутой проволокой.

«Магнетизм» личное влияние.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.