— Чудак-человек... До всех тебе дело...

Я разозлился не на шутку. Тоня убежала в степь. Я даже не пошел за нею и вернулся в город.

Но это место сделалось «нашим местом». И мы приходили сюда с Тоней не раз.

Познакомились мы с ней в вечерней школе. Она даже дома у нас была два раза, когда мы готовились к экзаменам, и Шура накачивала нас наукой. И, невольно сравнивая Тоню и Шуру, я удивлялся, как они отличались друг от друга. При Шуре у меня и голова и мысли были какими-то чистыми, хоть всему свету показывай. А на Тоню я смотрел как на девчонку, и дело с концом. А то, что она встречалась с Ванькой Пилипчуком, парнем таким, что девчонок не жаловал, наполняло мою душу каким-то озорным, неуважительным, лихим чувством, похожим на хвастливое ругательство.

Но когда один парень в школе подмигнул мне по поводу Тони и сказал: «Не теряйся! Она огонь и воду прошла!» — я сначала загоготал по-жеребячьи, а потом, подумав, посулил выбить ему зубы.

И все-таки я Тоньку не уважал. Хвастливое чувство брало во мне верх, а ее неприступность озадачивала меня и злила, и я уже готов был говорить о ней всякие гадости.

Но при ней я менялся. Несколько моих дурацких попыток к нападению давно прошли, я не считал себя связанным с нею ничем и полагал себя вольным казаком, у которого, как исстари заведено, есть баба, но он ею не очень-то дорожит. Я даже приучил себя не думать о ней, и Шура, единственная девушка, заполнявшая мои мысли, властвовала во мне безраздельно. Но Шура была как бы сестра, и я старался либо не думать об этом вовсе, либо думать только об этом.

А она, Тоня, вела себя иначе. Она помнила обо мне всегда, знала обо мне всё, хотя никогда не следила и ничего не спрашивала. Она уже не оборонялась от меня, потому что и я переменился. И именно ее спокойная уверенность в том, что можно не обороняться от моих дурацких нападений, заставляла меня как-то бережнее относиться к Тоне.

И во всем этом была великая тайна. Почему девчонка, как бы ты ни хорохорился, как бы ты ни хвастал, имеет над тобой власть? Поразительно!

Мы могли часами ходить «по нашим местам» и молчать. Я обнимал ее за бочок, мы слушали стрекот цикад, который заглушался могучим ревом выливаемого шлака, а луна растворялась в ослепительно жарком мареве.

Тоня работала на металлическом заводе, в инструментальном цехе, жила в общежитии, и о наших встречах никто не знал. И хорошо, что не знал. Жениться мы не собирались, а так гуляли, как все гуляют, без особенных перспектив.

И вдруг неожиданно меня пригласила на день рождения Лена Бабич. Я привык видеть ее в «скворешне», как у нас называется будка крана. Никогда не провожал я ее домой, кроме того раза, когда мы катались на «Рогнеде».

Мы тогда шли втроем с длинной подругой Милой, и Мила оказалась не такой уж длинной — не выше меня. Она была неразговорчива, говорила загадками, часто упоминая имя какого-то Коли, с которым они учились вместе и который попал теперь в политехнический институт.

— Странный дядька, этот Семка, — сказала вдруг Лена.

— А чего он странный! — пожал плечами Я1 — Блатной он, и все.

— Как это блатной? — спросила подруга Мила, и Лена засмеялась.

— Одним словом, блатной, — пояснил я, — боговой.

— Как это боговой? — настаивала подруга Мила. — Блатной я знаю что такое. Это значит вор. Он вор?

— Никакой он не вор, — строго сказал я. — Он просто где-то колеса автомобильные украл. Раз украл, два, а там и попался...

— Ты откуда это знаешь? — спросила Лена.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.