Я – парень сознательный

Леонид Лиходеев| опубликовано в номере №879, январь 1964
  • В закладки
  • Вставить в блог

Я из-за нее даже галстук стал надевать. Конечно, не такой, как Андрейчик носит, но все-таки галстук. И пиджак мне шили по ее выбору: светло-синий, к цвету глаз, хотя глаза у меня, кажется, серо-зеленые. Это первый пиджак в моей жизни. Маленький портной Евсей Соломонович лазал по мне с сантиметром, как обезьяна, и я удивлялся, откуда у него такой здоровенный сын. Лева, — боксер и теперь военный моряк. Прежде мы жили по-соседски, и Шура упросила Евсея Соломоновича уделить и мне долю своего труда.

— К такому пиджаку, Алеша, — говорил портной, одергивая на мне готовую свою продукцию, — нужны интеллигентные манеры. А? Что ты скажешь?

Поэтому у меня с пиджаком установились весьма натянутые отношения.

Шура училась в вечернем институте, а днем работала в проектном бюро металлургического завода чертежницей.

А я смотрел на нее и едва не задыхался от черной злости, когда думал, что ей уже девятнадцать лет... «Жизнь идет, — думая я, — и Шурочка растет. И в один прекрасный день, вернее, вечер, пристанет к ней какой-нибудь охламон. Проводит домой, в кино позовет... Словечки-колечки всякие. И ведь охмурит, гад! Конечно, она не такая уж дура. Но так ведь черт его знает, как бабий ум устроен. Умная-умная, а потом как вшкварит!..»

Однажды я услыхал, как она с матерью говорила, и замер, не входя в комнату.

— Мамочка, — говорит Шура и смеется, — выбирать пока не из кого. Все одинаково скучные.

— Конечно, — соглашалась мать, — это я так... Дочерей-то у меня не было, а сама я шестнадцати лет вышла. Ну, думаю, и тебе пора...

— Когда пора будет, сама скажу, — смеется Шура и целует мать.

И мать тихо смеется:

— Ну, хорошо, скажешь... Только вовремя скажи-то. Ладно?

А она опять смеется:

— Алешка, хватит подслушивать! Это неприлично. Мужлан невоспитанный! Причеши свои рыжие патлы.

Последнее время я заметил, что чувствую себя перед нею не то кроликом, не то дубиной.

«Конечно, — думал я, послушно причесываясь и разглядывая себя в зеркале, — парень вроде меня ее не охмурит. Это ясно. Все эти Витьки, Тольки и прочая шпана могут заранее считать себя уже покойниками... А ну появится граф во фраке? Виконт де Бражелон или киноартист?.. Убью гада, ей-богу, убью... Учитывая невменяемое состояние, дадут мне за убийство графа лет десять без дальнейшего поражения в правах. Так... Значит, убью я его, по всей видимости, через год. Будет мне двадцать. Вернусь домой к тридцати годам, как Семка Кавун. Но интереснее. Буду я возмужалый и седой, борода будет расти гуще... Приду к Шурочке и скажу:

— Так и так, дорогая Шура, бросай все свои дела, и будем доживать нашу неудачную жизнь, как брат и сестра.

Она, конечно, заплачет и поцелует меня, а я буду стоять как вкопанный».

Так я думал и примерял свои мысли к жизни.

Живем мы с ней как брат с сестрой все равно. Зачем же делать перерыв? Глупо. Убивать тоже ни к чему, достаточно дать ему раз по шее, чтобы ноги у него ходили больше взад, чем вперед... А поседеть для красоты я всегда успею.

Но, впрочем, графа-то еще нет! К чему же волноваться?..

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Крутой пласт

Из дневника секретаря горкома комсомола