Второй закон Ньютона

Я недоверчиво смотрел на него, представляя пару — Клара и Колчак. Да он от нее на другой день обратно в лагеря сбежит.

После уроков бригада штрафников собралась около траншеи. Подошел Петр Георгиевич, достал из кармана старые, чем-то напоминающие сплющенное яйцо часы «Павел Буре», открыл поцарапанную крышку, глянул мельком и, махнув рукой вдоль торчавших колышков, произнес свою знаменитую команду:

— Отсюда и до вечера. Либо я из вас сделаю людей, либо я зря ем хлеб.

После работы я зашел в школу, поднялся на второй этаж и увидел «Молнию». На ней был изображен я. Из портфеля выглядывала полуголая тетка, которую я, как корову, тянул в школу. Нарисовано было неплохо. «Молнию» выпускала Фомина Ольга. Она училась в восьмом классе, и я тайно был влюблен в нее. В Ольгу явно и тайно были влюблены многие, даже те, кто уже окончил школу. Несколько раз я видел, как после уроков на директорской машине подъезжал Коля Курочкин и отвозил ее вместе с подругами домой. Она была беспечна и весела, вовсю бегала на танцы, что, впрочем, не мешало ей считаться лучшей ученицей школы.

Ольга со временем обещала стать настоящей красавицей. Чего я только не делал, чтобы понравиться ей. Но единственным местом, где я себя чувствовал на коне, был спортзал.

Однажды на городских соревнованиях я перепрыгнул самого себя: взял высоту один метр шестьдесят пять сантиметров. Об этом говорила вся школа. Все, кроме Ольги.

— Сними газету, — подождав Ольгу в коридоре, попросил я.

— Еще чего! — сузив глаза, ответила она.

— Сними, прошу тебя, — потребовал я. — Если не снимешь, сам сниму.

Это было моей ошибкой. Просить, а тем более угрожать было бесполезно.

— Попробуй только. Мы тебя еще на комсомольское собрание вызовем, тогда точно вылетишь из школы.

Меня поразили не слова, поразила безнадежность, с какой Ольга их произнесла. Получалось, она поставила на мне крест.

На другой день я записался в планерный кружок, и жизнь моя, прямая и понятная, умещавшаяся между домом и школой, дала самостоятельный отросток, который впервые выбрался из привычного, еще родителями установленного круга.

Вместе со мной в планерный пошли Володька Савватеев и Витька Смирнов.

Весь класс следил за нами, потому как в планерный решили записаться многие, но почти все срезались на медкомиссии.

Герка Мутин, который поначалу тоже хотел заниматься, обозвал планер пузырем, мол, куда ветер подует, туда и полетит. Мы снисходительно помалкивали. Лишь Володька не выдержал, полез драться, но вовремя вспомнил, что планеристам махать кулаками не к лицу, сказал, что на планере, как и на самолете, можно делать все фигуры высшего пилотажа. И это ничего, что нет мотора, тут нужна особая сноровка и сообразительность, кого попало туда не берут.

— На машине лучше, — не сдавался Герка. — Куда захотел, туда и поехал. Всегда с дровами, углем.

Трудно было возразить ему. Наш поселок в основном поставлял для государства продавщиц да шоферов. Мой отец тоже был шофером, но очень скоро променял выгодную профессию на тайгу. Зимой колол клепку, весной и осенью заготавливал орехи и ягоды. К моим занятиям в планерном кружке отнесся спокойно. Мне иногда кажется, он так и не понял, что это всерьез и надолго.

Аэроклуб размещался в подвале старого жилого дома, за толстой, обитой дерматином дверью. Сразу же за ней в темноту вели двадцать ступенек.

Когда мы пришли записываться в планерный кружок, я первым отыскал нужную нам вывеску, рванул дверь, заледеневшие валенки соскользнули с бетонного приступка, и, стукаясь о ступеньки, я полетел в бездну. Ударившись о стенку, я лбом включил свет.