С той поры меня, как имеющего практический опыт, назначили ответственным за свет. И я безропотно принял на себя в общем-то пустяковую обязанность. Главное, нащупать, поймать первую ступеньку, дальше уже проще — ступенька за ступенькой, ноги, сохраняя жесткую связь с лестницей, погружали меня в темноту. Отсчитав последнюю, я осторожно, на ощупь делал еще один контрольный шаг и, убедившись, что ступеньки позади, выбрасывал вперед руки, отыскивая на стене выключатель. Тускло вспыхивала лампочка, выхватив из темноты лежащую у входа смятую кабину, чуть дальше худые ребра обтянутого перкалью зеленого крыла — все, что осталось от потерпевшего аварию красавца планера. Пахло эмолитом, ацетоном, сухим деревом, краской — здесь, в сыром подвале, пахло небом.

Толкая друг друга, сверху сыпали будущие планеристы, на ходу сбрасывая с себя куртки, фуфайки, шли в технический класс, рассаживались по своим местам. Минут через пять, поскрипывая летной кожаной курткой, появлялся пилот-инструктор Амосов. Навстречу к нему выскакивал дежурный и звенящим от волнения голосом начинал докладывать. Амосов молча выслушивал, затем круто, по-военному поворачивался к нам и хорошо поставленным голосом говорил:

— Здравствуйте, товарищи планеристы!

— Здравия желаем, товарищ инструктор! — не жалея глоток, отзывались мы.

В такие секунды меня захлестывал восторг, любовь к инструктору, к сидящим рядом, к Савватееву, ко всему тому, что ожидало впереди. Вот бы все это увидела Ольга.

Летали мы на стареньком БРО — девятом. Латанный-перелатанный, он сносил все поломки, аварии и другие мелкие авиакатастрофы, легко разбирался, собирался и вновь поднимался в воздух, был устойчив и надежен; даже если его пытались от страха или неумелости вогнать в землю, не шибко подчинялся, все равно садился на аэродром, спасая себя и того, кто в нем сидел. «Он сам летает, — говорил Амосов. — Не надо только мешать».

В классе мы держались как заговорщики. В одинаковых вельветовых куртках с молниями, слева значки парашютистов, даже дураку понятно — летчики. Полеты должны были начаться в конце мая, но сначала нам предстояли экзамены, затем два обязательных прыжка с парашютом. Мы должны были не только уметь управлять планером, но при случае и покидать его.

С Ольгой у меня по-прежнему не клеилось. В новогодней газете в разделе «Кому что снится» были приклеены фотографии Савватеева и Смирнова: улыбаясь, они выглядывали из кабины самолета. Моей фотографии не было.

«Вот когда слетает, тогда мы специально сфотографируем и поместим в газете», — отвечала Ольга, когда ее спрашивали, почему нет моей фотографии.

Может, она этого и не говорила, но мне от этого было не легче.

Еще хуже складывались у меня отношения с Кларой Ефимовной. С того памятного дня, я чувствовал, она ничего не забыла и не простила. Меня она просто не замечала, и, убаюканный новой спокойной для себя жизнью, я попался. Клара Ефимовна вызвала к доске и начала гонять по всему материалу.

Думаю, тройку я все же заслужил. Наши ударницы Галка Сугатова и Эля Кобелева говорили, что им за такой ответ Клара наверняка поставила бы четверку. Но это им, а не любителю «подпольных» книг и «непристойных» картинок.

Она вкатила мне двойку и посоветовала ходить не в планерный кружок, а, не теряя времени даром, идти в слесари, если хватит ума. Я объявил ей войну. Если вызывали к доске, то демонстративно отказывался, а потом и вовсе стал пропускать уроки.

Я бы бросил школу, если бы не Петр Георгиевич. Как-то после уроков он пригласил меня к себе в кабинет. Там уже сидела моя мать. Она печальными глазами робко посматривала на физика, на стоящие по полкам цилиндры, арифмометры и центрифуги.

— Хорош гусь, — поблескивая лысиной, расхаживал по кабинету Петр Георгиевич. — Нет, вы только посмотрите на него, бойкот устроил. Ты что думаешь, алгебра Кларе Ефимовне нужна? Она в первую очередь тебе нужна. В авиации без математики никуда. Ну, бывает, не складываются отношения. Терпи. Ты же мужчина. Думаешь, мы на фронте не терпели? Грязь, холод, медсанбаты, запасные полки, все перетерпели. Вам такое и не снилось.

Правильно говорил Петр Георгиевич, но зачем? Я и сам все понимал, не маленький. Жалко было смотреть на мать. Она согласно кивала головой, будто не я во всем виноват, а она.

В школе я остался, сделал попытку догнать далеко ушедший класс. Но недаром говорят: хуже всего ждать и догонять, а надо было не только догонять, но и возвращаться назад.

В планерном мы уже закончили наземную программу, которая включала в себя пробежки и подлеты, и в начале мая выехали в Оёк. В небо подняли аэростат, мы надели парашюты и стояли строем, ожидая своей очереди, но тут к нам, помахивая прутиком, подошел белобрысый, маленького ростика инструктор, остановился напротив меня, точно указкой ткнул прутиком в запасной парашют:

— Это сто за детский сад? — шепелявя, грозно спросил он. — А ну, марс из строя.

Он выщелкнул меня, как выщелкивают девчонки из строя своих поклонников — щупленьких, невысоких ростом ребят.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.