— А какие у тебя были отношения с московскими родственниками?
— Як ним последние четыре месяца не заходила, боялась, что догадаются, маме расскажут... — Она вздохнула — Да сейчас-то мне уже все равно: я в тюрьму собралась. Вот только интересно, сколько мне дадут. Может быть, высшую меру, а? Ну и пусть! Я заслужила.
Сначала меня удивили Лидин тон, та легкость, с какой она пошла на откровенный разговор с незнакомым человеком, а потом понял: за все это время ей просто не с кем было поговорить, даже покаяться некому было! Я почувствовал, какая страшная опустошенность царила в ее душе, как она была сейчас чудовищно одинока. Она шла рядом, говорила — будто бредила...
— Он сказал, что я ему не нужна, а тем более ребенок... И все для меня кончилось, понимаете? Потом я уже не жила. Все в каком-то кошмаре... Почувствовала, что в этой жизни я никому не нужна, совсем не нужна. Поэтому и своего будущего ребенка я еще тогда возненавидела... А когда он появился и закричал — мальчик, будущий мужчина, я не знаю, что на меня нашло...
После разговора с Лидой у меня на душе осталось странное чувство. С одной стороны, было жаль эту молодую несчастную женщину, а с другой... Здравый смысл отказывался понять ее поступок. Может быть, она была невменяема в тот момент? Нет, психиатрическая экспертиза показала обратное, хотя врачи и признали, что К. была в состоянии тяжелой депрессии. Пусть в депрессии, усугубившейся одиночеством, пусть отец будущего ребенка отказался от нее, но поднять руку на младенца!.. Нет, не могу понять.
В подавленном состоянии я вернулся в суд. Там за закрытыми дверями началась вторая часть процесса, скоро прозвучит приговор...
Я видел бледные, опущенные лица родственников Лиды. Мне показалось. что они прячут глаза не только от людей, находившихся в коридоре, но и друг от друга. А бывшие однокурсницы Лиды — Тамара и Марина — в это время курили у лестничного пролета, посматривая на часы:
— Витька сегодня взял билеты на концерт. Наверное, не успею, — забеспокоилась Тамара. — Он обидится, ему ведь не объяснишь...
— Прекрати! — одернула ее подруга, заметив, что я стою рядом. — Как ты сейчас можешь об этом!..
Вот такие «сердобольные» приятельницы! Свидетели. Догадываюсь, что своей версии «ничего не знали, ничего не замечали» они придерживались упорно. А может, так оно и было? Может, они специально «ничего не замечали»? Зачем им лишние тревоги, переживания? Пусть сама выкручивается.
А ведь если бы хоть один человек. один-единственный, оказался рядом с Лидой в то время — не кроватями рядом, не стульями в аудитории, а сердцем, способным на сопереживание и участие, — может, и не произошло бы непоправимого. Нет, не нашлось такого. Соседки были, однокурсницы, куратор, которая считает себя «добрейшей женщиной», были, а вот друга рядом не оказалось.
Я не оправдываю дикий поступок К., просто хочется понять, как вокруг Лиды появилась эта непробиваемая стена отчужденности и равнодушия. Откуда в этих милых на вид двадцатилетних студентках столько черствости и душевной слепоты? Адвокат Логинова права: вряд ли кому-нибудь в трудную минуту хотелось бы оказаться рядом с ними. Понимают ли они это сами?
«Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики...» Когда из судебного зала донеслись эти слова, все, кто стоял рядом со мной в коридоре, насторожились. Спустя некоторое время дверь открылась. вышли члены суда, за ними государственный обвинитель и адвокат. А где же Лида? Она продолжала, закрыв лицо руками, сидеть за барьером на скамье подсудимых.
— Лидка, вставай! Ну ты чего, подруга? — подлетели к ней однокурсницы. — Поздравляем! Пять лет условно — это же ерунда! Главное, что в колонию не попала.
Значит, они ее поздравляют... Обрадовались... Родственница взяла Лиду за плечи.
— Лидушка, пойдем домой. Надо поблагодарить адвоката, в ножки ей поклониться. Если б не Валентина Петровна. то еще неизвестно...
— Отстаньте от меня, прошу вас! Умоляю! Отстаньте! Уйдите! — вдруг сорвалась на крик Лида. — Я в тюрьму хочу. я... Я жить не хочу!
— Ну что ты такое говоришь. Лидка? Ведь все обошлось.
Что же обошлось, что? Я смотрел на Лиду и думал: как же она с таким грузом, с такой ношей на душе будет жить дальше? Что для нее этот суд и приговор. когда она всю оставшуюся жизнь будет судить себя беспощадно и приговаривать к постоянным страданиям?
Теперь-то я понял, почему Логинова поспешила уйти из зала суда сразу после окончания процесса. Я догнал ее уже на улице.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.