Всей жизни каяться не хватит

— Правильно! Это же дикость, варварство! Тут даже слов не подберешь, — поддержал его другой студент. — Мать, поднявшая руку на собственного ребенка, не имеет права жить!

Парни кричали и возмущались больше и громче девушек, но и те не оставались в стороне.

— Я как-то у нее спросила: ты что это начала полнеть? Лидка улыбается: разве уже заметно? Я тогда как-то не придала значения этим словам.

— Но согласитесь, Игорь тоже подонок будь здоров! — проговорила Марина, соседка Лиды по комнате,

— Ерунда! Он здесь ни при чем! Она сама должна была думать. — последовала реплика однокурсника. — Просто ему не нужно было с ней связываться. Нет таких, как Лидка, надо расстреливать!

— Почему же она все-таки молчала?..

«...Игорь, ты очень умный человек, скажи: почему мы все-таки чужие? Почему нам нет никакого дела друг до друга? Вроде бы живем вместе, учимся вместе. а все равно чужие... Если у меня случится беда, то и за помощью обратиться не к кому. Кто я для них? «Деревня». «Староверка». А мама, наоборот, ругается, что Москва меня испортила и я стала слишком современной. Один ты знаешь, какая я на самом деле, и это для меня главное. Когда же ты наконец приедешь из своего стройотряда и я увижу тебя не во сне, а наяву?»

— Лида была очень уж «себе на уме», изображала из себя тихоню, — это уже не мне, а адвокату Логиновой рассказывала Тамара. — Ничем никогда не поделится, все молчком, молчком.

— Но вы же были в ту ночь в комнате вместе с ней. Вы же, наконец, женщины, должны были увидеть, в каком она состоянии. — Адвокат едва скрывала раздражение. — Подруга вот-вот родит. а вы...

— Я же говорю: мы ничего ТАКОГО не заметили. В тот вечер пришли поздно из диско-бара, сразу легли спать. Лида тихонько стонала. Мы подумали, что у нее расстройство желудка, живот болит. Решили не тревожить.

— Товарищ адвокат, любая на месте Лидки в этот момент все бы рассказала подругам. Наконец, просто бы попросила вызвать «Скорую», — включилась в разговор Марина. — Все мы люди... А она вон что учудила! В конце двадцатого века пошла в душевую рожать! Ужас! Меня до сих пор дрожь бьет...

— Да, девушки, не хотела бы я быть вашей подругой или соседкой. — покачав головой, молвила адвокат. — Не по-человечески все это...

До начала судебного процесса оставалось три часа. Логинова волновалась, ей предстояло защищать Лиду. Ей, матери двух детей, защищать женщину, убившую своего новорожденного ребенка.

Судья объявил перерыв. Лида встала со скамьи подсудимых, набросила на плечи шубу и вышла из зала. Я увидел ее лицо — безучастное, отрешенное. Навстречу ей поднялись пожилые мужчина и женщина, ее московские родственники.

— Ну как, Лидочка? Она ничего не ответила.

— Здесь рядом столовая, зайдем пообедаем? — предложили ей бывшие соседки по комнате, вызванные в суд в качестве свидетелей.

— Не хочется, лучше просто пройдусь.

Я думал, она не станет со мной разговаривать, но ошибся. Лида согласилась ответить на мои вопросы.

— Нет, мама не приехала. А зачем? Это не нужно, только лишние слезы... Она меня на прошлой неделе навещала. Все плакала, говорила: «Что же ты наделала, дочка? Я бы, может, и покричала, но все равно бы тебя приняла с ребенком». Это она сейчас так говорит, а летом предупредила: дескать, если что случится, считай, что нет у тебя родителей, нет дома.