Во чреве кита

Я сел на край ямы и объяснил:

– Очень просто! Речь ведь идет о том, что оба притворялись, будто один не знает другого, а не себя. Себя каждый знает. Они же притворялись, что не знают друг друга.

– Блеск! – сказала она. – Я так и напишу.

– Пожалуйста!

Спустя некоторое время, когда я давно уже вернулся в свою яму, она крикнула:

– Откуда тебе это известно?

– Что?

– Ну что – «себя» и «друг друга»?

– А-а, ну я иногда читаю...

– О-о! – сказала она и на этот раз засмеялась вслух. Я в своей яме тоже засмеялся.

Часа через два она отнесла свои вещи в дом, вернулась и тут же ушла совсем, бросив мне на прощание:

– Чюсс!

Вечером у меня было какое-то странное состояние, я как будто заболевал гриппом или ангиной. Меня бросало то в жар, то в холод, у меня пропал аппетит, я не находил себе места. Я хотел почитать, но каждую минуту вставал и шел в кухню взглянуть на часы.

Наконец, так около девяти, я швырнул книгу в угол дивана и вышел. Мать крикнула мне вдогонку, чтобы я надел пиджак – похоже, собирается дождь, но я не стал возвращаться: я был рад, что обошлось без расспросов, а мать моя вечно опасалась неприятностей.

Курсы стенографии помещались в средней школе, и в связи с наступлением этого запретного часа занятия там должны были скоро кончиться. Я прошел в школьный двор и сначала забился в угол, чтобы меня не могли увидеть. Но отвратительная смесь специфических школьных запахов – сырого мела, воска для натирки полов и прогорклой бумаги от бутербродов – живо выгнала меня оттуда на середину двора, где я нашел укрытие под большим деревом. Дождь действительно начался, но это было приятно. Воздух наполнился ароматом влажных теплых лип и влажной теплой земли.

Сообразив, что у школы есть еще другой выход, я обежал дом и стал так, чтобы ни в коем случае не пропустить ее.

Дождь все не прекращался, и постепенно я совсем промок, но из трех плохо зашторенных окон школы еще пробивался свет.

Мимо меня прошли два солдата, отпустив обычное дурацкое замечание, что любовь, дескать, прекрасна. На секунду я задумался, действительно ли это любовь, но потом засмеялся в спину солдатам.

Свет в окнах погас, и все высыпали на улицу, сразу подняв такой крик, точно не теплый дождь, а густая смола лилась с неба. Затем они повозились еще с зонтиками и плащами, дружно посмеялись над Бунге – это была их учительница – и наконец разошлись. Она направилась прямо в мою сторону, но заметила меня только, когда я пошевелился.

Это была страшная минута. Не знаю, что было бы, если бы она хоть чуточку усмехнулась кончиком носа. Но она только немного откинула капюшон своего плаща, чтобы лучше видеть.