К полудню температура воздуха поднялась до пятидесяти градусов. Пот заливал лицо, но надсмотрщики не давали ни минуты отдыха.
- Лентяи! Привыкли в своей Рязани прохлаждаться! - издевались они над солдатами. Кто - то научил надсмотрщиков нескольким русским фразам и ругательствам, звучавшим особенно отвратительно в устах этих холуев.
Работали мы до десяти часов вечера. Перерывы устраивались только в том случае, когда приходилось менять бидоны с жидкостью. Эти бидоны мы взваливали на спину и ходили с ними по бороздам, опрыскивая каждый виноградный куст. Бидон весил тридцать килограммов. Часам к двум дня спины я уже не чувствовал.
На обед - он продолжался не более получаса - давали фасоль и небольшой ломоть кукурузного хлеба. Голод нас мучил постоянно.
С наступлением ночи наши страдания усиливались. Сразу же после захода солнца откуда - то выползали москиты, похожие на наших комаров, только размером покрупнее. Спасти от них могла только сетка, но такая роскошь была не для нас.
Так прошел апрель. Жара все усиливалась. Моих товарищей одного за другим сваливала тропическая малярия. В начале мая заболели десять человек. Их отправили в Бон, где они вскоре и умерли. Сотня русских солдат таяла на глазах.
Когда виноград стал поспевать, на нас навалили новую работу. Виноградные листья и гроздья нужно было зачем - то посыпать серой. Серная пыль попадала в глаза, люди стали слепнуть.
«Проклятие! Неужели нет выхода? Неужели погибнем в Алжире, как собаки?» - думали мы.
Не раз приходила мысль о побеге. Но куда бежать? И как? По железной дороге выехать невозможно: схватят немедленно. Пробираться пешком - наверняка погибнешь без единой копейки денег, в каторжанском костюме, почти не зная языка, местности и даже нужного тебе направления. Положение казалось безвыходным.
У помещика Бюка было два сына: Альбер и Люсьен. Старшего, Альбера, мы видели редко, но зато младший, Люсьен, не давал нам покоя. Особенно он почему - то невзлюбил меня, бесконечно придирался и издевался надо мной.
- И как тебя только земля носит? - не вытерпев, сказал я однажды по - русски.
Барчук не понял смысла слов, но, очевидно, по тону речи, по выражению моего лица догадался. Выхватив револьвер, он заставил меня идти к яме, куда сваливали всю нечисть, все отбросы. Угрожая оружием, взбесившийся барчук приказал взять ведро и выносить омерзительную жижу в поле.
Люсьен с револьвером в руках издали следил за каждым моим движением. Сил моих хватило ненадолго. Я потерял сознание и очнулся уже в бараке: товарищи подобрали меня около ямы.
Вскоре нас перевели с виноградных плантаций на рытье канав для воды, подаваемой из артезианского колодца. При пятидесятиградусной жаре да еще при нашей истощенности рыть землю было очень трудно. Как - то, совершенно выбившись из сил, мы присели передохнуть. Вдруг откуда ни возьмись Люсьен.
- Лентяи! - заорал он. - Как вы смели бросить работу?
И начал стегать нас плеткой. Мы, словно по команде, бросились на изувера с мотыгами. Люсьен так перепугался, что, забыв о револьвере, убежал.
После этого инцидента нашу команду перегнали к другому помещику - земельному магнату Далезу, тому самому вежливому господину, который покупал русских солдат в Монвиле, ощупывая и осматривая их, как лошадей на конском базаре.
Колониста Далеза называли «виноградный король» или просто «король Далез». Богатства его составляли несколько тысяч гектаров виноградника, крупный винный завод, табуны арабских скакунов, стада рогатого скота и большие птичники. Он имел крупнейший в Алжире фруктовый сад, в котором выращивались персики, апельсины, мандарины, лимоны.
У этого магната работало более четырехсот арабов, осужденных на каторжные работы.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.