В Горах

– Зачем столько гипса? – не понял Ташлыков.

– Как зачем? Конечности, гха, гха, сращивать, – сделав великодушный жест рукой, пояснил водитель, – чтоб человек ходить мог, бегать, кататься, гха, гха.

Ну, это не обязательно. Так в незатейливом разговоре – «вопрос-ответ, вопрос-ответ» – они миновали Тырныауз, чья больница занимала «первое место в Советском Союзе по потреблению гипса», – длинный, зажатый горами, немного дымный город, тесный – но в тесноте, говорят, не в обиде, – небольшой и, похоже, дружный, потом вымахнули на равнину и вскоре достигли широкой оживленной трассы.

Разговор больше не получался, шофер вхолостую кашлял «гха, гха, гха», Ташлыков. погруженный в себя, думал о Нине Игнатовой. Он понимал и одновременно не понимал, что е ним делается, при всем своем спокойствии пугался того, что могло произойти, был рад тому, что вовремя ушел, но в ту же пору у него, пугайся не пугайся, глубоко в потайном закоулке души теплился огонек: он знал, что встретит Нину Игнатову еще раз. В нем возникало невольное тепло, ощущение чего-то освобожденного, на губах появлялась неподконтрольная улыбка, которую он не замечал, она выглядела несколько чуждо, непривычно на скуластом спокойном лице. Один раз он все-таки почувствовал ее и согнал прочь. Ни к чему душевная размягченность, изюм все это, рахат-лукум, сладкий шоколад. Человек обязан быть мужественным, и увлечения его должны быть мужественными и простыми.

Уже миновали по объездной дороге Пятигорск, высунувшийся было краем одним в расщелину между большими земляными горбами, но тут же испутанно нырнувший обратно в сизоватую весеннюю дымку, и приближались к Минеральным Водам, как Ташлыков вспомнил:

– Слушай, а кто разбился-то на Чегете сегодня? Спросил у ребят, нет? Утром, когда разговаривал.

– Почему же не спросил? Спросил, гха, гха. Обязательно спросил. Девушка.

– Какая девушка? – Ташлыков почувствовал, что на него наваливается некая удушливая тяжесть. Будто к нему подобрались сзади и накинули на голову плотный мешок, он даже передернул плечами оттого, что края мешка жестко вдавились в кожу. Одновременно возникла неясная боль.

– Хорошая девушка, – голос шофера сделался грустным, – на лыжах, как богиня, говорят, каталась, гха, гха.

– А фамилию не запомнил? – Ташлыков понял теперь, что за знакомые слова звучали в речи балкарцев.

– Не-а, – мотнул головой шофер, напрягся лицом, на скулах от натуги даже розовина выступила, – какая-то очень простая фамилия. То ли Петрова, то ли Иванова... Черезвычайно простая фамилия, – шофер старательно, по буквам выговаривал трудное для себя слово «черезвычайно». И где он его только откопал, да и зачем загнал в свою речь?

– Может, Игнатова?

– Игнатова. Точно, – спокойно подтвердил шофер. – А вы откуда знаете? – В вопросе не прозвучало ни удивления, ни любопытства, так, что-то дежурное. Действительно, откуда большой человек Ташлыков может знать эту молоденькую девчонку, студенточку, так сказать? Величины несопоставимые: Ташлыков и студенточка. – А! Гха, гха...

Ташлыков не слышал вопроса шофера, он сидел прямо, как на приеме у университетского начальства, глядел немыми глазами перед собой, словно беда не на Нину Игнатову, а на него самого свалилась. С лица его стекло, слезло спокойствие, будто отгоревшая, старая шкурка, был лик горьким, ушибленным, с печатью беды.

– Что с вами? – поинтересовался шофер. Догадался: – Родственница? Ташлыков и этого вопроса не слышал, лишь обреченно качнул головой, отзываясь на звук, а не на вопрос, потом звучно хлопнул ладонью по колену – жест крайней досады, боли, – скомандовал шоферу:

– Поехали, друг, назад... Как можно быстрее поехали. Пожалуйста!

– Куда назад? – изумился шофер, недогадливый парень. – А самолет? Как же с самолетом быть?

– К черту самолет! В Тырныауз поехали. Скорее!

Он силился быть быстрее этой машины, и это ему удавалось, вот ведь, – он находился далеко впереди, он уже видел Игнатову, был в больнице, в незамутненных, ослепительно-девственных после недавнего ремонта покоях, страдал вместе в нею, ибо понял наконец, что встреча, происшедшая с Ниной, не случайная, она была кем-то свыше задумана и осуществлена. И вообще, мы привыкли слишком плохо, неласково, а порой и вовсе дурно обходиться с людьми, которые хорошо относятся к нам, преданны, жизни своей без нас не мыслят...

Ташлыков раздвинул губы в печальной улыбке: «Белая тень, надо же... Белая-я те-ень». Вспомнил вчерашний разговор двух лыжников: ребята не только восхищались Ниной, они осуждали ее, беспокоились, они, словно две гадалки, предсказали ей то, что сегодня уже произошло. Как в воду мужики глядели.