Гостиница «Чегет», современная, надежно сработанная из бетона. металла и стекла, считается лучшей в Приэльбрусье. Поэтому и публика тут собирается соответственная – «лучшая». Впрочем, для кого как. Много людей в дубленках, в модных современных комбинезонах, в дорогих куртках «адидас». И если уж эти люди катаются на лыжах, то, как правило, на «белых» либо «красных звездах», пренебрегая «полепортами», «эланами», прочими «непородными» лыжами. Хотя есть тут и истинные любители горного катания – и плевать им, честно говоря, на белые звезды». Лишь бы справные лыжи были, с хорошими маркерами и прочной обувью, лишь бы гора была, погода и снег.

Тех. кто приезжает в Чегет покататься, приобщиться к слепящей, вышибающей слезы скорости – а скользящий по склону лыжник, случается, набирает скоростёнку до ста восьмидесяти – ста девяноста километров в час, – называют здесь горнолыжниками, тех, кому на лыжи чихать – побоку их, кому подавай чегетский воздух, слепящую белизну снега да солнышко, чтобы загореть покрепче, и больше ничего, – величают горнопляжниками.

Ташлыков был горнопляжником, но никто здесь не звал его так – слишком обособленно он держался, ни с кем не вступал в разговоры, не знакомился. А в горах, на замкнутой площадке, люди знакомятся быстро, быстро привыкают друг к другу, сближаются, так же быстро расходятся. Ташлыков же – нет, он все время был один. Вечером один ходил по здешним дорожкам, пристально вглядываясь в прозрачную черноту сосновых зарослей, в низкое светлое небо, обсыпанное звездной крупой, в злой, пронзительно яркий пятак луны. Где-то он слышал, что такая яркая луна – примета мороза.

Но здесь, в горах, простые земные приметы, похоже, не действовали – следующий день обязательно выдавался теплым и солнечным. Немудрено – ведь вошел уже в силу март, весна в горах была. Весна. В самом разгаре.

Каждое утро Ташлыков появлялся у будки канатной дороги, схожей с пивным ларьком, становился в «привилегированную» очередь, в которой стояли только Спортсмены, иностранные туристы да местные «аристократы», имеющие специальные пропуска, – рядом переминалась с ноги на ногу другая очередь, обычный брат-турист, веселый и горластый, прохаживающийся острым словом насчет дубленых шуб, норковых воротников и лисьих шапок, – поднимался к круглому горному кафе «Ай», загорал. Иногда заходил в само кафе, заказывал горячий напиток, именуемый глинтвейном, но на глинтвейн похожий не больше, чем перловый суп на божественное абхазское вино «Апсны», садился на стул у окна и, устало щурясь, мелкими, неторопливыми глотками пил, поглядывая на лыжную толкотню у подъемника, на загорающих девушек, которых здесь в хорошую погоду не меньше, чем на пляжах Мисхора или Пицунды, на шашлычников.

Ташлыкову было безразлично, как его здесь станут величать (хотя пока никак не величали) – горнопляжником, чайником, кофейником, или какие там еще существуют клички для неспортивного, некатающегося народа? – он знал, что все это от лукавого. Так, как катаются многие из здешних лыжников, он умел кататься сам. Даже в соревнованиях когда-то участвовал. Хотя все это – прошлое, далекая безвозвратная пора. Лыжи требуют много времени, не прощают измены, перерывов, и хотя говорят, что мастерство, приобретенное один раз, остается потом на всю жизнь, это – неверное суждение. Год-два пропустишь, не постоишь на лыжах – и уже держишься на ногах непрочно, склон уползает в сторону, снег схож с камнем, все норовит уложить на лопатки. А «лежачего состояния» Ташлыков не любил, как не любил слабости, жалости, проявлений слез и душевной квелости.

– Вилен Васильевич! – неожиданно услышал Ташлыков свое имя-отчество, с недоуменным видом обернулся: он здесь не знал никого и его никто не знал. Звала его девушка, одетая в ромашково-белый костюм, сшитый из плотной.

какой-то светящейся ткани, и, увы, совершенно незнакомая. Он видел ее впервые. На спокойном лице его отразилось недоумение.

– Вилен Васильевич, вы меня не помните? – звонким, каким-то ликующим голосом спросила девушка. В глазах ее, как и в голосе, тоже было сокрыто ликование, будто она всю жизнь искала его и вот только сейчас нашла.

– Нет, – едва приметно качнул он головой.

– Да Игнатова я, Игнатова! Вы у нас в университете курс истории вели, я вам экзамен сдавала.

– А-а... – Лицо его снова сделалось спокойным, сосредоточенным: он опять вернулся на круги своя. – Здравствуйте! – сказал он.

– Здравствуйте! – прежним ликующим голосом произнесла Игнатова.

– Хотите? – Он поднял свой стакан. – Говорят, что это глинтвейн, но... – Ташлыков повел рукою в сторону, – что угодно это, только не глинтвейн.

– Хочу! – Игнатова радостно тряхнула головой.

– Одно только достоинство у этого напитка – горячий, все остальное – недостатки, – предупредил он. – Ни вкуса, ни крепости.

– Все равно хочу.

Ташлыков поднялся, принес от стойки стакан с горячей коричневой жидкостью.

– Где устроились работать после университета? – спросил он.

– Ай! – Она сделала небрежный жест рукой. – В НИИчего. Знаете, есть такой научно-исследовательский институт?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.