Усадьба

Или вот еще, из пожеланий Василию Львовичу Пушкину на Новый год:

Пусть нашим ценсорам дозволят
Дозволить мыслям вход в печать...

Неплохо сказано, право. Умел же он ввернуть этакое бонмо — за что и уважали друзья. Но теперь-то, когда сам глава цензурного ведомства и товарищ министра — не дай бог подчиненные узнают. Как там дальше-то?

Исправники в судах исправны,
Полковники не палачи,
Министры не самодержавны,
А стражи света не сычи...

И тому подобное. Так и кажется порой, кто-то другой писал:

Бог голодных, бог холодных
Нищих вдоль и поперек,
Бог имений недоходных,
Вот он, вот он, русский бог.
К глупым полный благодати,
К умным беспощадно строг,
Бог всего, что есть некстати...
Бог всех с аненской на шеях,
Бог дворовых без сапог...

Да вы ли это сказали, князь Петр Андреевич? Вы, вы — не отпирайтесь. (Через 34 года стихотворение впервые будет напечатано в Вольной русской типографии А. И. Герцена в Лондоне. Карл Маркс попросит сделать для него перевод «Русского бога». Сам же обер-шенк двора и сенатор Вяземский не подпишется под сим грехом юности. «Раскаявшимся сатириком» назовет его Герцен.)

...Октябрьская звездная ночь 1857 года. Умирающая луна над Остафьевом навевает грусть. Ему 65, жизнь кажется обузой, как и служба, — чуть отвлекают лишь зарубежные путешествия, но и они приедаются. И сюда, в имение, уже не тянет, как прежде. «Белеет над прудом пристанище молитве, дом божий, всем скорбям гостеприимный дом». Здесь за церковной оградкой похоронены почти все его дети... — Свет луны осыпал пеплом бельведер на крыше и, расчесанный гребнем колоннады, лег меж липовых шеренг. — Всех друзей тоже проводил в последний путь. А теперь вот словно все они выстроились тут в аллее — пантеон российской словесности. 30 лет как нет Карамзина, потом ушел Грибоедов, 20 лет как простились с Пушкиным и Дмитриевым, за ними следом, почитай, Денис Давыдов, а через пять лет разом Крылов и Баратынский, потом Языков, пять лет назад Гоголь и Жуковский и совсем недавно — несчастный Батюшков. Упокой, господи, их душу. — Шуршит под ногами опавший лист. — Теперь вот с Тютчевым вместе хлопочут об издании сочинений Пушкина. Эх, Пушкин, зачем не послушал ты наших советов? Пожил бы еще. Все гордыня наша!..

— Мы еле заставили его умереть по-христиански, — проговорился тогда император, посылая умиравшему высочайшее прощение за дуэль, и добавил: — Бог с тобой, Жуковский, даже не проси,

для его жены и детей его я готов сделать все, будь уверен, но к самому Пушкину писать, как к Карамзину, не стану — тот жил и умер, как ангел. А этот?...

Но зачем приехал он в родовое гнездо — ворошить прошлое, бередить душу? Кто его ждет здесь, кто встретит у порога? У сына Павла давно своя жизнь, свои интересы, свой круг — в основном ученая братия. А давно ли, кажется, ребенком приставал он здесь к Александру Пушкину, прося что-нибудь написать в свой альбом?..

Итак, решил я снова побывать в усадьбе Вяземских, узнать: не переменилось ли что за четыре года? Созвонился прежде с музеем А. С. Пушкина, где меня заверили, что у них не бывает трудностей с посещением Остафьева и что там теперь новый директор. Но раз обжегшись, вечно будешь дуть — звоню этому директору.

— Пожалуйста, — отвечает, — все, что на территории — памятники и прочее — можете посмотреть.

— А внутри? Карамзинскую комнату, например...

— Нет, вот в здание ни в коем случае.

— Что так?

— А вдруг вы инфекцию занесете, мы же за отдыхающих отвечаем.

— Но в будни ведь нет отдыхающих?

— Все равно, нам категорически запрещено пускать посторонних...

Забор стоял все так же непоколебимо и железобетонно, и ворота были все те же. Прежний директор, пожаловался местный старожил, ушел, так и не сделав калиточки на территорию — для местных жителей. А обещал ведь. Новый же директор Виктор Павлович Булганин, тот и не обещает.